Шрифт:
Закладка:
Материалов стало больше.
Но вот предсказанного в Саратове ленинского автографа не нашлось. Исковое прошение об издержках написано не его рукой.
А подписано?
Хардиным и Клеменцем.
Тогда кто же его составил? Тот, кто написал?
В публикации 1925 года, скромно озаглавленной «Некоторые указания для исследования биографии тов. Ленина в период бытности его пом. присяжного поверенного», Н. Самойлов высказывал убеждение в том, что все процессуальные бумаги Хардина - за его подписью - «должны быть написаны (машинок тогда не было) рукой его секретаря И. С. Швобе» [122].
Все процессуальные бумаги Хардина, которые мне довелось встречать в папках прошлого, в том числе и две доверенности Владимира Ильича (по белому делу и по делу Мороченкова с Палалеевым) - это одно и то же старое письмо, старая каллиграфия, не изменяющаяся с годами и весьма характерная. Тем же почерком написано и исковое прошение об издержках.
Следовательно: а) документ переписан с оригинала письмоводителем Хардина, б) автор оригинала не Клеменц, вероятнее всего не Клеменц (у него был свой письмоводитель).
Тогда Хардин?
Ульянов?
Либо тот, либо другой.
Последнее так же возможно, как, впрочем, возможно и первое.
«В описываемое время существовала традиция, - утверждал И. Самойлов, - что в апелляционную инстанцию по делам помощника подписывал жалобу или объяснение на нее - его патрон, хотя, конечно, жалоба или объяснение на нее составлялись помощниками».
Традиция, о которой здесь сказано, не была, надо думать, строго локальной и касалась не только бумаг, шедших в апелляционные суды России. Ульянов мог составить исковое прошение об издержках, поступившее в 3-й стол гражданского отделения за подписью его патрона. К этому его обязывало положение помощника, во-первых, и положение адвоката, выигравшего процесс, во-вторых. Взыскание издержек - следствие его победы. Развитие его победы. И вознаграждение. И наконец, казнь зла: издержки перекладываются на бесчестнейшего буржуа, на лицо действительно виновное.
Новое дело расписано по книгам 4 августа 1893 года. Ленин тогда еще жил на Самарщине [123]. И следовательно, мог составить прошение.
Еще одно извлечение из работы Н. Самойлова: «…знаток стиля В. И. Ленина, конечно, и среди них (документов, подписанных Хардиным. - В. Щ.) отличит те, авторство которых принадлежит не Хардину, а ему».
Конечно же, знатоки скажут со временем свое компетентное «да» или «нет», истина об авторе прошения прибьется к определенному берегу, исследователи найдут новый путь поиска.
А пока… Пока я повторяю про себя никогда не слышанное - речь Ленина, порой тянусь за чистым листом и, увы, оставляю его нетронутым. Подобно мысленному звучанию неустоявшейся мелодии, слова неуловимы, речь не ложится на бумагу.
4
Молодежный клуб «Эврика» в Новосибирске.
Две минуты до начала моего рассказа о Ленине, два шага до микрофона. «Об адвокате, не проигравшем ни одного дела» - так определили тему хозяева клуба.
Начинаю с опровержения:
- Должен, к сожалению, поспорить с такой категорической формулировкой. Помощник присяжного поверенного Ульянов выиграл не все свои защиты. 18 ноября 1892 года, вопреки безупречно аргументированному убеждению молодого адвоката, судьи заключили в тюрьму честнейшего кузнеца-труженика, обвинив его в краже, которой практически не было. Казначейский билет сторублевого достоинства, будто бы украденный кузнецом у торговца квашеной капустой, был собственностью не торговца квашеной капустой, а самого кузнеца. Человека осудили за кражу у самого себя. Через два месяца, и снова вопреки безупречно аргументированному мнению Ульянова, суд удовлетворил разбойничий иск купца-потрошителя. Украв с чужого плотбища сто двадцать шесть платформ леса, купец этот неожиданно потребовал через суд, чтобы тот, у кого он украл, уплатил бы ему столько, на сколько он украл. Суд удовлетворил это требование. Вор стал потерпевшим.
В глубине зала кто-то поднимает руку.
- Простите, - и чуть помедлив: - Ленин подавал жалобы на эти решения?
Нотки нетерпеливого юношеского любопытства. И чего-то еще. Кажется, я понимаю эти чувства: Ленин не мог остановиться на поражении, поражение и Ленин - словосочетание слишком невероятное, немыслимое.
Отвечаю утвердительно.
Два дела с жалобами поднялись на верхнюю лесенку судебной иерархии - в Правительствующий сенат. Решения пали. Колокольчик пристава еще однажды призвал Самарский окружной суд на дело кузнеца-труженика. Ульянов во второй раз требует оправдания. Вереница из двенадцати мундиров, сюртуков, поддевок приносит из совещательной: «Нет, не виновен».
Кузнец снимает халат арестанта. Свобода!
Добивается победы Ульянов и по второму делу. Купцу отказывают в удовлетворении.
Из зала - записка.
- Вот тут спрашивают, - показываю записку, - «Ленин два раза настаивал на справедливости, и сенат оба раза покорялся ему. Легко ли давался такой успех?» Судите сами. Из Самары в Петербург ушло за правдой тридцать одно дело, и лишь одно из них, одно за год, дело по обвинению кузнеца Красноселова, вернулось с победой адвоката. Мы знаем имя этого адвоката. Остальные тридцать жалоб были отклонены. Или вот другое. Сенат, прижатый к стене собственными прецедентами, неотразимо прозвучавшими со страниц жалобы Ульянова и Клеменца, отменяет несправедливое решение в пользу купца Константинова. Происходит это 19 марта 1893 года.
У гардероба меня останавливает молодой человек в белом толстенном свитере, в куртке и мокасинах. Представляясь, называет свое имя, свой дом - знаменитый городок нефтяного Севера - и объясняет:
- Жду вас ради одного признания. Я коротко, если позволите… Вы, очевидно, заметили, что после ваших слов: «Я капитулирую перед идеей домыслить и воспроизвести речь Ленина против купца», - вы стали одиноки. Аудитория не приняла вашей капитуляции.
- Всякий опыт в этом направлении - слишком свободная гипотеза.
- Так и назовите. Пусть все знают, что это гипотеза, и даже слишком свободная.
- В судебном протоколе нет ленинского «я». Об этом, как помните, я говорил подробно. Запись общая для двух ораторов. Это и Ленин, и не Ленин.
- Я не все понимаю… Но вот представим на миг, что коллега Владимира Ильича стал для вас человеком без загадок. Вы безошибочно знаете, какие дела ему по душе, его позиции в совместных защитах. Очевидно, можно допустить тогда…
- Что же именно? - Ветер с этой стороны дул на меня впервые, в какой-то мере я был настроен подобно моему собеседнику и потому ставил вопросы практически самому себе: - Ведь мы не знаем даже, кто говорил первым.
- Ленин, конечно.
Дней через пять я
