Шрифт:
Закладка:
Почему?
Возвращаюсь к большому листу в орнаменте гербовых марок, нарядному, как старинная цветная олеография, - тут аргументация Михайлова. Перечитываю голубоватые страницы с рукодельем протоколиста, прочие бумаги, коммерческие, процессуальные… Да, да. Процесс долог, а протокол неимоверно куц по одной и той же причине: судил Михайлов. Не суд, а Михайлов. Истец. Покровительство, которое ему оказывали судьи, было беззастенчивым, непрерывным, изобретательным. Перед Ульяновым и Клеменцем то и дело возникали самые неожиданные преграды.
Тот, кто правил судом из высокого кресла - г-й А. Я. Мейер (маленький человечек, напоминавший внешне забиячливого рассерженного зяблика), - хотел видеть перед собой спор логиков. Чистый спор логиков. Только этот спор.
Только такого спора хотел и Михайлов.
В своем прошении истец предъявил присутствию лишь одну логическую фигуру - ответчики взяли деньги, следовательно, незаконно их удерживают - и одно доказательство - копию решения Саратовской судебной палаты. Этот отвлеченно риторический аргумент Ульянов и Клеменц парировали по-житейски просто: сказать, сколько должен, можно лишь после того, как будет сказано, сколько взял. Истина начинается со второго.
В суде соперничали не только две разные точки зрения по вопросу, кто кому должен, но и две тактики: Ульянов и Клеменц клонили разбор дела к исследованию жизни, порядка вещей, характера и содержания взаимоотношений «указчика» с «приказчиками», Михайлов - к бумаге.
К бумаге, к саратовскому резюме по синему делу клонил и Мейер.
И даже протоколист.
Перо его было озабочено лишь тем, чтобы увековечить голую схему спора, соображения сторон по формальным пунктам иска. За два дня дебатов Ульянов и Клеменц не раз поднимались над своими столиками, но их речи, реплики, замечания и справки протоколист свел в одну, и притом общую, запись.
Вот она:
«Поверенные ответчиков: Брискера - Ульянов, и Шимковича - Клеменц, возражая против иска и объяснений Михайлова и находя иск Константинова преждевременным, недоказанным и не подлежащим удовлетворению, объяснили что из решения Палаты, положенного в основание иска, видно, что Константинов утверждал, что Брискер и Шимкович получили от него 63 000 руб., что в 50 000 рублях они не должны давать отчета, а только в остальных 12 000 рублях. Следовательно, чтобы доказать иск, надо доказать получение 63 000 руб. Из решения Палаты видно, что она не только не признала доказанным получение этих денег, но отстранила от своего рассмотрения этот вопрос. На самом деле Палата, не входя в рассмотрение количества полученных денег и считая доказанным лишь получение 12 000 руб., решала только вопрос о квалификации договора. Необходимость особого выделения этого вопроса и разрешения его отдельно от вопроса о количестве полученных денег вызывалась, во-первых, той постановкой, которую получило дело в первой инстанции, а во-вторых, невозможностью перейти к оценке доказательств ранее решения вопроса, приказчики или подрядчики были Брискер и Шимкович, так как законы для подряда и найма различны» [111].
Долго сижу над голубоватой страницей.
Поднявшись, обхожу стол.
Окно.
С шутливым преувеличением я называю его окном в Москву. Тут мое думное место.
Нашел или потерял?
Потерял, пожалуй.
Потерял надежду еще раз услышать его голос. Ничто не сказало, была ли кража в действительности…
Но ведь и ничто не сказало, что ее не было. Если не кража, а совсем другое событие было общим корнем двух дел, тогда что же именно?
Что-то ведь было.
Протокол, несомненно, готовился по мерке г-на Мей-ера. Да и сам он, похоже, повычеркивал из него немалое число записей. Ведь спор решен победой Михайлова: пиратский иск купца Константинова полностью удовлетворен. По суду он прав. А разве того, кто поднят на щит великодержавного закона, слуги этого закона решатся назвать вором? Хотя бы в протоколе?
Куйбышев.
Весь путь к Волге - штудирую прошлое, вызнаю, выспрашиваю…
Что мог обещать купцу удачный набег на лесные товары Брискера? Двенадцать тысяч?
А риск? А последствия огласки?
На бумагах этой солидной благоденствующей фирмы - торжественный, почти эпический штамп: «Контора потомственного почетного гражданина самарского, 1-й гильдии купца Константинова Александра Ивановича в Самаре». Бумаги купца всесильны. Им не всегда верят, но с ними всегда считаются. Купец знаменит русским размахом. Перед богом, в Казанско-богородицком соборе у него свое место, своя икона. Перед людьми, на блинах у Шихобалова, первого миллионера на Волге, в дорогой ложе ипподрома, в фешенебельном ресторане на Дворянской - это гость с капризами, норовом и со своим местом. Он устраивает дни бедных, дни протянутой руки, и тогда тот же Бамбуров, если сумеет пробиться через толпы нищих, может получить из рук купцова приказчика маленькую неделимую денежку, которой принято измерять не богатство, а бедность.
Положение, кредит, имя в коммерции - разве ничем этим не рискует купец, опустившийся до положения вора?
Нет, Вентцель ошиблась!
Черная книга. Это реестр. Моя рабочая задача в Куйбышеве - реестры.
На обложке - заплата, на заплате - ровно выведены два года, 1892-й, 1893-й.
Лист 57, рубрика: «Фамилия, имя и отчество тяжущихся и вообще лиц, у коих производятся дела».
И ответ: «Константинов Александр Иванович, самарский купец. О взыскании с него Лейбой Ицковичем Брис-кером 12 000 руб. за захваченный лес»112. Третье дело!
И так же, как два первых, на двенадцать тысяч.
Лейба Брискер ищет по этому делу с Константинова те же двенадцать тысяч, которые Константинов ищет с Брискера и его компаньона по двум другим - по белому и синему.
Маленькие шажки к истине, что я делал вчера тут же, в Куйбышеве, получают теперь новый смысл, и перед глазами уже не частности, а картина.
Двое делают шпалы третьему. Деньгами третьего. И третий, получив сполна все заказанные шпалы, крадет у одного из компаньонов лесную биржу. Хозяин биржи - а это и есть Брискер - отправляется с
