Шрифт:
Закладка:
Клейн совершенно прав, квалифицировав половые опыты 10-летнего мальчика как “детские сексуальные игры”, вот только “игнорировать” их никак нельзя!
Знакомство с тем, как устроены гениталии девочек и мальчиков — важный шаг в становлении сексуальности. Этот первый этап, хоть он и оставил мальчика невозмутимым, был для него абсолютно необходим; за ним должен был последовать и второй, формирующий обычно гетеросексуальный компонент влечения. Однако первый этап получил своё дальнейшее развитие в спальне школьного интерната. Тут дело приняло совсем иной оборот, гораздо более эмоционально насыщенный, чем разглядывание гениталий девочек в сарае. Даже в свои 40 лет “английский пациент” помнит чувство благодарности к подростку, избравшему его тогда своим партнёром, удовольствие, испытанное им от вида большого члена, окружённого волосами. Кульминацией всего стало сложное чувство, испытанное при виде эякуляции напарника.
Способность к семяизвержению и восхитила мальчика, и вызвала у него чувство зависти. Сопоставив взрослые габариты члена и способность своего партнёра к эякуляции с его заявлением, что мастурбация — “дело обычное” (то есть нормальное и даже необходимое), мальчик решил, что половое развитие достигается именно таким способом! Надо заметить, что подобные заблуждения бытуют в среде подростков во все времена. Многие из них всерьёз верят, что, занимаясь онанизмом, они путём тренировок обеспечивают собственному члену величину, достаточную, чтобы не ударить лицом в грязь при встрече с женщиной во взрослой жизни. Упорство, с которым мальчик “практиковал сам с собой” эти занятия, свидетельствует об одержимости, с какой он стремился стать мужчиной.
Наряду с “тренировками” наедине с самим собой, не прекращалась и взаимная мастурбация со сверстниками. Сложилось своеобразное разделение функций: мастурбация в спальной комнате служила средством выражения взаимной симпатии и однополой привязанности, а занятиями онанизмом в туалете (единственный способ уединиться в условиях интерната — отпроситься в туалет во время урока) осуществлялась заветная мечта об обретении мужественности, взрослых габаритов члена и способности к эякуляции.
Между тем, в том же 10-летнем возрасте после первого последовал и второй этап в формировании сексуального поведения — мальчик, руководствуясь своей сильной половой конституцией, импульсивно проявил эротический интерес к служанке отца. Чтобы сделать подобный шаг, нужно было обладать немалым мужеством и руководствоваться мощным природным стимулом. То, что девушка не только не обиделась, но и затащила его в свою постель, говорит о том, что и окружающие чувствовали в нём потенциального мужчину. Мальчик “сильно дрожал, но сумел сделать то, что она просила”. И был вознаграждён за своё мужественное поведение, обретя способность, подобно взрослому, вводить эрегированный член во влагалище.
Одновременно он “открыл” существенную разницу между мастурбацией подростков и девушек: увлажнение есть у тех и других, а член, в конце концов, вырастает лишь у мужчин!
Взаимная мастурбация с мальчиками продолжалась и после 14 лет, когда начали расти волосы на лобке и была достигнута, наконец, вожделенная эякуляция, столь долгожданное свидетельство наступившей мужественности.
В 17 лет, окончив школу и уйдя из интерната, юноша получил возможность без помех вступать в гетеросексуальные связи. Эллис употребляет для характеристики этого периода его жизни галантно–витиеватое выражение: “он был порабощён прелестями противоположного пола”. Однако чрезмерная изысканность рассказа самого юноши вызывает сомнения в подлинности его чувств. Его партнёрши “сервировались” подобно салату — “бюст должен быть… прикрыт красивым бельём”. Эрекция была максимальной, если он “видел девушку украдкой” (из чего следует, что по мере её разглядывания возбуждение слабело). Наконец, характерно его стремление преувеличить собственные гетеросексуальные подвиги. Нет никаких сомнений в том, что молодой человек 25 лет, только что вступивший в брак, способен на многократные половые эксцессы (так сексологи именуют повторные половые акты). Но утверждая, что “занимался сексуальными утехами с женой, соединяясь с ней не менее двух раз в сутки”, “английский пациент” даёт завышенную цифру. Ведь если бы дело обстояло именно так, его жена не забеременела бы (для созревания спермы нужны трёхдневные интервалы между эякуляциями). А вот слишком частый онанизм настораживает, свидетельствуя о том, что гетеросексуальные половые акты полностью не удовлетворяли его. Кстати, особая склонность к мануальной стимуляции партнёрш, так удивлявшая их, не случайно названа Эллисом “мастурбацией девушек”. К этой неверной формулировке он прибег, цитируя пациента, выдав тем самым его подсознательное желание превратить их в мужчин (недаром же тот, будучи ребёнком, упорно пытался с помощью онанизма вырастить собственный член!).
Словом, утверждение Эллиса о том, что после окончания школы молодой человек “не хотел вступать в сексуальные связи с представителями своего пола”, следует принимать с большой долей скептицизма. Сам “английский пациент”, похоже, не был в этом убеждён. Недаром он выбрал профессию медика. Объяснения Эллиса по этому поводу (“он поступил на медицинский факультет, чтобы иметь больше интимного доступа к женщинам”) не выдерживают критики. Молодой человек и без того не был ограничен в выборе партнёрш. А вот изучить медицину, чтобы понять природу своей нестандартной сексуальности, в этом был определённый смысл. Сильное мужское начало и здесь сыграло свою роль: следуя ему, “английский пациент” стал именно хирургом.
Встреча молодого человека с гомосексуальным партнёром, решившая его жизнь, конечно же, не была случайной. Дальше — всё понятно и без знания сексологии. Если, гордясь своими явно преувеличенными подвигами в супружеской постели, молодой человек “занимался любовью” лишь по два раза в сутки, то эксцессы с гомосексуальным партнёром не прекращались, по его скромному признанию, “всю ночь”.
Даже убедившись в силе собственного гомосексуального потенциала, “английский пациент”, будучи ответственным человеком, не бросил жену на произвол судьбы. Он терпеливо практиковал гетеросексуальную активность до самой смерти супруги и лишь тогда полностью переключился на гомосексуальность. По–видимому, они с любовником не изменяли друг другу. После его гибели, случившейся спустя 9 лет от начала их любви, он впал в глубокую и искреннюю скорбь: “С тех пор я утратил всякий интерес к жизни”.
Очевидно, что половая ориентация “английского пациента” была запрограммирована бисексуально ещё во время его пребывания в утробе матери. Однако отношение к гомосексуальной активности и у него самого, и у Эллиса было отрицательным: они были детьми своего викторианского века. Викторианская мораль гласила, что даже законные жёны не смеют шелохнуться во время полового акта (“Ladies don’t move”)! Что уж тут говорить о гомосексуальности, этом “ужасном извращённом преступлении”?! Потому–то Эллис так сдержан в оценках инверсии своего пациента, явно преувеличивая степень его гетеросексуальных интересов, а тот гордится тем, что они с партнёрами “не вступали в неестественные сношения”. Это поистине странное заявление — пример психологической защиты. Понятно, что молодой мужчина
