– Понимаете, – понизив голос, произносит врач, будто думает, что теперь я его не слышу. – Физическое состояние Элизабет превосходное, она будто и не попадала ни в какую аварию. Но, мне кажется, у нее психологическая травма.

– Я хочу ей помочь, доктор. Позвольте остаться в палате.

– Да я-то не запрещаю… Элизабет! – произносит врач, обращаясь ко мне. – Вас пришел навестить еще один друг.

Я молчу – Брендону мне сказать нечего. Слышатся удаляющиеся шаги.

– Лиз, я знаю, что ты не спишь. Повернись ко мне, пожалуйста.

Я не шевелюсь, не произношу ни слова. Этот город, эти люди – все они связаны с моим прошлым, которое я хочу забыть.

– Расскажи мне обо всем. Я знаю, есть что-то, что ты держишь в себе и что причиняет тебе сильную боль.

За это я и люблю Брендона. Он говорит то, что думает, без предисловий и клише.

Я медленно поворачиваюсь и убираю с лица одеяло.

– Выглядишь, как после веселой ночки, – улыбнувшись одними губами, произносит друг.

– Спасибо. Ты тоже.

У Брендона уставшее лицо и темные круги под глазами, будто он не спал несколько дней. И почему-то ни одного синяка.

– Я видела, как ты ударил Шона… что было после этого? Он что-то говорил? Хотя зачем я это спрашиваю… можешь не отвечать. Лучше скажи, как ты вообще оказался на гонках?

– Ник позвонил, когда увидел тебя с Уайтом. А я был совсем недалеко. Шон… когда я ударил его, он посмотрел на меня так, словно я вылил ему на голову ведро ледяной воды. Это странно, но… он выглядел так, будто это его машина несколько раз прокрутилась вокруг своей оси. За несколько минут до этого Артур и все остальные зрители признали в тебе Бекки. За тебя очень волновались… люди не хотели разъезжаться, даже когда туда ехали скорая и полиция. Ты всю дорогу до больницы что-то шептала, много раз произносила имя Уайта.

Я опускаю глаза.

– Наверное, проклинала его.

Брендон молчит.

– Помнишь тот вечер, когда мы ездили в школу за документами Кира? – спрашиваю я. – Ты хотел знать, что со мной происходит. Так слушай! Я думала, что сойду с ума… потому что вздрагивала от каждого его прикосновения. А потом не могла сопротивляться, когда Он целовал меня, я ему отвечала! И чувствовала себя так, будто лечу вниз на огромной скорости и не хочу раскрывать парашют. Это началось давно, только я запрещала себе об этом думать. Но он все равно увидел… Я поехала на ту вечеринку, чтобы отомстить ему за Мию и сказать, что так, как он, обращаться с людьми нельзя. Это девушка из моей команды, она рыдала и говорила, что он ее использовал. А потом призналась, что все было не так, как она сказала, что Шон произнес мое, слышишь, МОЕ имя, когда был с ней! И я подумала… что, может быть, мне не показалось. Мне не могло показаться, понимаешь! Он не мог так притворяться! Он вернул мне дневник Евы. С вырванной страницей… как глупо с его стороны! Если бы не эта страница, я бы ни о чем не догадалась. Зачем он это сделал? Хотел, чтобы я узнала? Думал, что я не сделаю то, что должна? Или был уверен в том, что заставит меня молчать? Никто никогда не узнал бы о том, что это сделал он, если бы… Я не хотела такой правды, понимаешь?! Не хотела…

Внезапно внутри как будто что-то взрывается. Я не могу и не хочу больше быть сильной!

Я рыдаю в голос, не сдерживая себя. Брендон прижимает меня к себе и гладит по руке, и я, не сопротивляясь, кладу голову ему на плечо и чувствую на губах соленый привкус.

Перед глазами снова мелькают воспоминания, связанные с Ним. Хочется кричать и бить предметы о стену, но я лишь еще сильнее прижимаюсь к Брендону. Он молчит, но ведь слова и не нужны. Я знаю, что мой друг рядом, чувствую его поддержку и понимаю, что не одна.

Наступает тот момент, когда слезы останавливаются, а внутри становится пусто.

– Лиз, я даже не представлял, – произносит Брендон. – Даже мысли не было, что между вами что-то происходит. Я был уверен в том, что ты его ненавидишь.

– Я тоже, – отстраняясь, говорю я.

Я не узнаю свой голос: он слишком низкий и какой-то безэмоциональный.

Брендон хочет что-то сказать, но я останавливаю его, прижав свой палец к губам.

– Не говори ничего. Я знаю, о чем ты думаешь, – произношу я, отводя глаза, а затем перевожу тему: – Моя мама знает о том, что я здесь?

Нет необходимости говорить другу о том, что все, сказанное мной, должно остаться только между нами.

– Ей только недавно смогли дозвониться. Она едет.

Я тяжело вздыхаю.

– Она знает обо всем? То, что я рассказывала полиции…

– Да, твоей маме все коротко объяснили.

– Ну все… теперь она запретит мне выходить из дома и будет круглосуточно сидеть там сама.

Брендон смотрит на меня слегка удивленно.

– Лиз, тебе самой не страшно за свою жизнь?

Я улыбаюсь одними губами.

– Нет.

И это очень странно. Я боялась раньше, когда еще не знала, кто мне угрожает.

Через какое-то время приезжает мама и чуть ли не плачет, сидя возле моей кровати. Я не хочу видеть ее в таком угнетенном состоянии, убеждаю, что со мной все в порядке. Разговаривая с врачом, мама несколько раз бросает на меня встревоженные взгляды. Через какое-то время они заканчивают диалог, и врач, подойдя к кровати, произносит:

– Элизабет ни в коем случае нельзя изолировать от общества, ей нужно заниматься привычными делами и снова входить в прежний жизненный ритм.

Входить в прежний ритм… Я сомневаюсь, что это получится. Сейчас мне абсолютно безразлично все, что раньше было дорого. Я не хочу видеть друзей, ходить на тренировки… У меня выбили почву из-под ног, и теперь я, кажется, уже не смогу подняться, потому что не вижу в этом смысла.

Дома мама делает мне горячий чай и включает фильм. Я просто смотрю на экран, даже не пытаясь понять, что там происходит. Ночью я не могу заснуть, как только закрываю глаза – вижу кошмары. Утром к нам приезжает Джер Оулдман и забирает дневник и две записки. Днем мама отвозит меня на тренировку, и я иду туда лишь потому, что так надо. Так проходит день, потом второй, третий. Из полиции все еще никаких новостей.

…мама снова включает этот ужасный фильм. Разве не он шел по телевизору вчера и