Шрифт:
Закладка:
Как и другие наиболее успешные представители ее вида, Верховцева обладала бешеной работоспособностью, железными нервами и умением добиваться поставленной цели при любых обстоятельствах. Подчиненным казалось, что нерешаемых производственных вопросов для Верховцевой не существовало. Причина была простой: натренированный нюх безошибочно подсказывал ей те задачи, от которых нужно отказаться еще до того момента, как их исполнение будет закреплено в соответствующем распоряжении.
Рабочий день Верховцевой начинался в 7.30 утра, когда к ее подъезду подъезжал немногословный и пунктуальный водитель. В 8.00 Верховцева уже пила крепкий кофе и слушала краткие доклады своих замов. Подчиненные, за редким исключением, свою начальницу ненавидели. Замов Верховцева перетряхивала регулярно. Закреплялись только те, кто мог строго соблюдать трудовую дисциплину и стойко переносить колкие замечания руководительницы.
Не случайно между собой сотрудники называли департамент Верховцевой соковыжималкой. За долгое время чиновница выработала свою систему координат, в которую ее подчиненные должны были неукоснительно вписаться. Минимум сорок часов своей жизни сотрудники еженедельно обязаны были отдавать работе. И те, кто видел в своем трудовом контракте только цифры заработной платы и название должности, никогда не задерживались в департаменте надолго. Абсолютно все пункты трудового контракта, по мнению Верховцевой, должны были непременно выполняться. Кроме того, начальница никому не прощала подковерных интриг. Стройка и реконструкция – весьма лакомые и хорошо финансируемые отрасли. Чиновница не была ни святошей, ни моралисткой и хорошо знала, как именно тратятся выделяемые деньги. Но при этом ни одна финансовая манипуляция не должна была осуществляться без ее ведома, а все курируемые ею работы требовалось выполнять качественно и своевременно. Невнимательность и безответственность Верховцеву чрезвычайно раздражали. Чем усерднее сотрудник относился к поставленным перед ним задачам, тем больше ценила его начальница. Кстати, премии и дополнительные отпуска в департаменте Верховцевой редкостью не были. Но их требовалось заслужить.
Удивительно, но именно эта жесткая линейность принимаемых решений и возмущала сотрудников больше всего. Казалось, что в начальнице нет ни чувств, ни эмоций. Ничего человеческого, что можно было бы обсудить в курилке. Старожилы рассказывали, что Верховцева будто бы замужем и у нее даже есть взрослый сын. Однако в просторном кабинете на рабочем столе из натурального дерева не было ни одной рамочки с фотографиями родственников. Только видеотелефон, блокнот-ежедневник и двадцатисемидюймовый монитор Apple.
А вот на стене рамочка была. С портретом блондина средних лет, с редеющими волосами и мелкими чертами лица. На фоне трехцветного государственного флага. Когда блондина сменил шатен и секретарша услужливо предложила поменять фотографию, Верховцева только улыбнулась уголком губ и заметила, что, по ее мнению, в бесполезной работе нет смысла – эта перестановка ненадолго. Через несколько лет, когда блондин торжественно инаугурировался снова, секретарша с трепетом рассказывала знакомым о пророческом даре своей руководительницы.
На удивление теплые отношения у Верховцевой установились с главным бухгалтером. Алина Сергеевна была женщиной скрупулезной, но в то же время добродушной и понимающей. Когда ее подчиненные робко интересовались, как можно дружить с такой мегерой, как Верховцева, Алина Сергеевна только отмахивалась: ничего вы не понимаете, нормальная она женщина, толковая. Таких еще поискать надо.
* * *Почти каждое утро Ирины Леонидовны начиналось со слез. Как и большинство людей в возрасте, она вставала рано и первым делом проверяла телефон в надежде получить весточку от сына или горячо любимой внучки. Но чаще всего ее надежды не оправдывались. От родных не было ни писем, ни СМС. А так хотелось… Особенно от Элизабет, стройной девочки-подростка двенадцати лет с крупными внимательными, как у бабушки, глазами и тонкими музыкальными пальцами. Внучка великодушно позволяла бабушке называть себя Лизой – для остальных, включая родителей, она была Бетти. С Ириной Леонидовной Лиза разговаривала только на русском, хотя с родителями предпочитала общаться на английском.
Иностранный язык, кстати, Ирине Леонидовне удалось выучить вполне неплохо, причем без погружения в англоговорящую среду. Но, увы, в Штаты русскую бабушку приглашали нечасто. За десять лет эмиграции сына Ирина Леонидовна была в Америке шесть раз. Еще несколько раз сын с семьей прилетал в Россию. В основном по делам. Встреча с матерью для него была просто одним из пунктов программы пребывания в Москве. Причем пунктом достаточно формальным, а для его супруги Насти – и вовсе обременительным. Останавливались родственники, несмотря на все уговоры Ирины Леонидовны, в гостинице. И только любимая Лиза в эти редкие приезды жила у бабушки. К приезду внучки Ирина Леонидовна готовилась по нескольку месяцев. Те дни, когда Лиза была рядом, становились для одинокой женщины настоящим праздником. Она каждый раз старалась чем-то удивить и обрадовать свою драгоценную девочку. Вместе с Лизой они ходили в зоопарк, в музеи, в похорошевшие отреставрированные парки и скверы, кормили летом лебедей на Патриарших прудах недалеко от дома, а зимой катались на катке на Красной площади.
В надежде чаще видеть Володю и Лизу Ирина Леонидовна пыталась растопить холодное сердце невестки. Но нет. Настя только язвительно улыбалась, даже не пытаясь скрыть свои мысли: «Не занималась единственным сыном, упустила его, оставив на бабок-нянек… А теперь возомнила себя образцовой воспитательницей? Нет уж, если бабушке так недостает детишек, пусть в детдоме берет. В России детей немерено, на любой вкус можно выбрать!»
Настя в общении со свекровью была жесткой и прямолинейной. И каждый раз давала понять Ирине Леонидовне, что благополучная жизнь Володи – исключительно ее, Настина, заслуга. Мать горько вздыхала и изредка виновато кивала. Да, упустила Володю… Много работала, старалась вместе с мужем, как раньше говорили, выбиться в люди. Но ведь это все для Володиного же счастья, как ей казалось. Она не заметила, как сын начал пить, и пить серьезно. Только в твердых Настиных руках он наконец образумился. Избавился от вредных привычек, стал хорошим семьянином и успешным программистом. Но мать забыл. Как будто ее и не было. Так, позвонит пару раз в месяц из вежливости, денег предложит. Как будто Ирина Леонидовна в них нуждается! Унизительно это и горько. Но что поделаешь?!
Когда-то Ирина Леонидовна искренне любила свой дом, но после смерти мужа квартира стала для нее пустой и неуютной. При жизни Олега Дмитриевича женщина гордилась своим чувством вкуса и умением быстро и точно улавливать современные тенденции. После завершения ремонта радовалась, как удачно ей удалось совместить скандинавский стиль интерьера с не выходящей из моды классикой. Четкие линии и холодные серебристо-серые оттенки Ирина Леонидовна смягчила вальяжным диваном и деревянной мебелью со вставками из натуральной кожи. При этом в
