батареи снисходительно посматривал не только на пехоту, но и на конницу, зная, что они этой специальной выучки не имеют, а проделать, даже при желании, таких эволюций не смогут, тогда как хорошие строевые артиллеристы справятся и в пешем строю с ружьями, и заправскую конницу изобразят. И такое качество артиллеристов все другие роды оружия видели часто: на парадных смотровых учениях зимой и в лагере на маневрах, относясь за это к артиллеристам с уважением.

Протек зимний период занятий. В Михайловском манеже опять восстановились торжественные разводы, прерванные было войной и отсутствием императора из столицы. От Михайловского училища на первый же такой развод назначался один взвод и ординарец от юнкеров. Строевое начальство, очень озабоченное, усердно подготовлялось к этому разводу.

Вызванный однажды к командиру батареи, у которого было еще несколько училищных офицеров, я был подвергнут специальному одиночному экзамену в отношении выправки, владения холодным оружием и маршировки. Весь строевой конклав, по-видимому, был удовлетворен, и мне объявлено было, что на предстоящем разводе я избран быть ординарцем к императору. С меня специально портной снял мерку, и было сшито все новенькое обмундирование и пригнано снаряжение. Несколько раз меня прорепетировали в отношении четкости и чистоты рапорта.

Настал день развода. Вышколенный и превосходно одетый взвод юнкеров-михайловцев прибыл в манеж рано. Пришлось много раз становиться во фронт для встречи разных степеней начальства. Вот прибыл и герой Кавказа фельдмаршал великий князь Михаил, пышно встреченный блестящими теперь на параде представителями закаленных в боях частей гвардии, армии и флота. Он скромно, не здороваясь с войсками, проехал по фронту прямо к михайловцам и поздоровался только с нами как шеф, считая нас своим детищем. Выслушав рапорт начальствующих лиц, он осмотрел взвод и меня, скромного ординарца. «Смотри, не подгадь!» – сказал он мне добродушно и отъехал к месту, где уже стояла свита императора.

Скоро прибыл в манеж и фельдмаршал великий князь Николай Николаевич Старший, который принял парад как главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского округа и торжественно проехал по фронту, здороваясь с войсками, а затем отъехал к месту, где стояла свита, здороваясь направо и налево с членами императорской фамилии и отвечая на глубоко почтительные поклоны блестящих представителей иностранных держав, и штатских, и военных.

Сплошная масса сановников высших рангов, генералитета, штаб- и обер-офицеров гвардии, армии и флота стояла в несколько шеренг вдоль стенки манежа, против фронта войск. Нам дали «оправиться». Последний раз озабоченно прошли начальники по фронту своих частей. Он напряженного ожидания что-то сохло и першило в горле. Вдруг послышались глухие отдаленные перекаты «ура». Вслед за этим в манеже раздался громкий и резкий голос: «Его императорское величество изволит е-е-е-е-х-а-а-а-ть!», растягивая нараспев последнее слово. Все замерло, и водворилась полная тишина. Широко распахнулись ворота манежа.

Фельдмаршалы поспешили конными навстречу императору, который тоже сел на поданного ему коня. Перед фронтом войск проезжал император-победитель в только что завершенной прочным миром войне, а за ним два героя-полководца Балканского и Кавказского ее театров. Встречали царя представители гвардии и армии, своей доблестью доказавшие верность присяге Царю и Отечеству. Ответы и крики «ура» дышали глубокой искренностью и неподдельным энтузиазмом. Лицо императора светилось радостной улыбкой. Ему, видимо, было приятно после всех военных тревог окунуться опять в ощущение мирного парада и общения с любимыми воинскими частями, к чему он привык по фамильной традиции и по непосредственному занятию в таких разводах с детства.

Величественная волна энтузиазма, постепенно смолкая, стихла, как только император занял свое место. По команде начальствующего парадом войска четко и отрывисто повернулись и молча прошли на исходное место, подтянувшись вплотную к голове. Император, видимо, был в духе и благодарил всех проходящих. Вот, наконец, двинулись гусем, в затылок друг другу представляться ординарцы и посыльные, начиная от Преображенского полка. Государь часто кого-либо из них спрашивал, так как избраны были от войсковых частей почти исключительно георгиевские кавалеры. Расспросив, за что представляющийся получил крест, император некоторым жаловал и следующую по степени награду.

Когда войска еще проходили церемониальным маршем, то, по традиции, великие князья проезжали или проходили в пешем строю на флангах тех частей, где они считались шефами. Фельдмаршал Николай проехал на правом фланге Преображенского полка, а фельдмаршал Михаил, как шеф Михайловского училища, проехал на фланге нашего взвода. Мне он кивнул головой, опять сказав: «Смотри, не подгадь!»

Наконец, настала и моя очередь. Я с жутким сердцем выступил на место, очищенное уходящим ординарцем, и взмолился в душе о помощи свыше. Не отдаю себе отчета, как я все проделал по уставу и проговорил свой рапорт. Опомнился, когда слегка картавый и глуховатый голос сидящего на коне императора сказал: «Здорово, братец!»

– Здравия желаю, вашему императорскому величеству!

– Из какого корпуса вышел?

– Из Владимирской Киевской военной гимназии, в[аше] и[мператорское] в[еличест]во!

– Молодцом представился!

– Рад стараться, ваше императорское величество!

Четко закончив прием и поворот, я промаршировал теперь вдоль длинного фронта иностранных представителей и наших военных, видя на лицах доброжелательные и поощрительные улыбки, а иногда мельком слыша и похвалу. Я был счастлив. Первый раз в жизни я стоял лицом к лицу с императором, смотрел ему в глаза, видел в них доброжелательное и благосклонное выражение, говорил с ним и удостоился от него похвалы. Подъем духа и настроение у меня было необычайное, никогда раньше не испытанное.

Из манежа мы, точно на крыльях, прилетели в свое училище. По постановлению конференции училища, как один из лучших по отметкам в учебной части и вполне оправдавший смотром свое строевое обучение, я был награжден званием портупей-юнкера: получил две белых нашивки на погонах и офицерский темляк на артиллерийскую свою шашку и право постоянно носить шпоры. Этим актом ликвидировался в моей службе неприятный инцидент прошлого года в лагере Константиновского училища. Я был удовлетворен.

Теперь мои товарищи-михайловцы стали смотреть на меня как на коренного своего товарища, потому что из других училищ переводы на 3й курс бывали часто, но чтобы переведенный получил звание портупей-юнкера математического, т. е. коренного отделения этого курса, случай был первый. В жизнь мою ничего особенного это звание не внесло, кроме права при окончании курса выбрать любую вакансию, куда бы я ни захотел: в гвардию или в армию.

За годы пребывания в Петербурге у меня завелись и личные знакомства в городе, которые я довольно добросовестно поддерживал. Частью это были друзья брата Александра, а частью мои личные знакомые семьи. Сюда я ходил по приглашению. Особенно зимою, на танцевальные вечера и очень весело проводил время. Переписку с родными и моими друзьями в провинции я также поддерживал,