Я кивнула.

– И мне здесь хорошо… Никакого пафоса, сытых морд торгашей и наглых чинуш из министерств. Да-да, ты не ослышалась – процветает у нас кумовство и взяточничество, а в верхах говорят – менталитет такой. Нашли отговорку, чтобы мзду брать! Ох, как ненавидел мой муж ходить с протянутой рукой к власть имущим, чтобы денег на экспедиции давали. Даже пить с ними пристрастился в банях и охотхозяйствах – болел потом, а пил! Я из-за него во власть сунулась, чтобы хоть как-то помочь, ведь Илья без этих поездок в тайгу жить не мог. Леня его видел-то три зимних месяца в году.

– Я в курсе…

– Жаловался? Если да, то доверял. Так-то он очень скрытный, знаешь, как долго шифровался с твоей сестрой? Аж с начала апреля! – рассмеялась Ада Серафимовна.

Я насторожилась. Этого не могло быть.

– А как вы догадались?

– Да бывал он с ней здесь несколько раз. Думал, не замечу. Это я, хозяйка, и не почувствую чужую женщину? Смешно. Аккуратная у тебя сестрица, бокалы для шампанского чисто вымыла, протерла досуха, без потеков, только обратно в горку поставила неправильно. На бокалах с одного боку гроздь виноградная, она повернула ее к стене. Два бокала… Я заметила, ничего Лене не сказала, конечно. Постель в его комнате Иванна тоже застелила немного по-другому. Что я тебе рассказываю, ты же сама женщина, порядок любишь.

Я что-то пробормотала, стараясь скрыть смущение – вещи у нас с Аркадием кочевали по квартире, как им, вещам, было удобно. И не было у бокалов для вина своего места в горке. Да и горки, собственно, не было – полка в кухонном буфете вмещала все «стекло»: шесть рюмок, разномастные фужеры числом десять – многие даже без пары. И набор для ликера: четыре крохотные рюмашки и графинчик со стеклянной пробкой, подаренный нам еще на свадьбу и ни разу не использованный.

И Ванька наша, что скрывать, та еще неряха. Постель застелила… была б это она в гостях, бросила бы все как есть. И попробуй замечание сделать! Будь ты хоть трижды заместитель мэра!

– Когда это было?

– Седьмого. Леня знал, что я на банкете в мэрии буду, а ночевать останусь в городской квартире. Вот и метнулся сюда с Иванной.

– Ада Серафимовна, они тогда даже не знали друг о друге.

– Как это?! Разве не ты их познакомила? Чтобы от себя отвадить? Только и слышала от сына – Марья то, Марья се… влюблен был в тебя по уши!

– Я не замечала, – решила слукавить я: разговор был мне неприятен.

– Не замечала… а я всю твою подноготную узнала. И про мужа твоего Аркадия.

– О чем вы узнали?! – опешила я.

– О том, что другая женщина у него есть. Прости, Марья, случайно вышло. Связи-то у меня имеются, сама понимаешь. Не спрашивала военкома о таком, но сам выдал. И вот что – не скажу, что удивилась. Признался он тебе или я, выходит, насплетничала? – расстроилась вдруг Сикорская, заметив, видимо, выступившие у меня на глазах слезы.

– Мы расстались на днях, дочь у него родилась, – уже спокойно ответила я.

– Ну и не реви, другого найдешь. Жаль, Ленька не дождался. Но сестра твоя круто его зацепила. Прям приворожила! – с восхищением произнесла Ванькина свекровь. – Так что ты там говорила?

– Я познакомила Леонида с Ванькой. Случайно получилось, столкнулись возле школы. Но произошло это в начале мая. Так что не моя сестра вам бокалы перепутала.

– А кто?

– Это вам может сказать только ваш сын. Да и так ли уж это важно, Ада Серафимовна?

– А как же они так быстро поженились? Месяц всего прошел, – все не успокаивалась она. – Иванна беременна?!

– Нет. Точно нет. Я бы знала, – успокоила я ее. – Леня просто договорился в ЗАГСе, чтобы расписали быстрее.

– Без моей помощи! Как так? – с обидой заметила женщина.

– Мне кажется, вашему сыну достаточно было назвать фамилию Сикорский, – улыбнулась я, пряча возникшую вдруг тревогу.

Ванькина свекровь встретить Григория к воротам вышла сама. Я наблюдала за ним, пока он шел по дорожке к дому – Реутов был спокоен и уверен в себе. А я ведь даже не объяснила, зачем он понадобился заместителю мэра. Да еще и так срочно.

– Присаживайтесь, Григорий… можно без отчества? – Сикорская кивнула на стул.

– Да. Я вас слушаю.

– Чай?

– Нет, спасибо.

– Ну, ясно. Тогда коротко излагаю: мне нужна ваша конфиденциальная помощь как сыщика. За вас поручилась Марья, мне ее слова вполне достаточно.

– Я не имею лицензии на частный сыск, Ада Серафимовна. Я служу в охране Амоева.

– Я в курсе. А еще я в курсе, что вам нужны деньги. Вот эта сумма вас устроит, Григорий? – Сикорская развернула ему салфетку с ранее написанными ею цифрами. Я следила за выражением лица Реутова. Он бросил быстрый взгляд на число с нулями, удивленно перевел его на меня и только потом внимательно посмотрел на собеседницу.

– Если речь идет о нарушении закона…

– Ни в коем разе! – перебила она. – Марья, налей все-таки гостю чаю. Творожную запеканку будете? – неожиданно улыбнулась хозяйка дома.

– Григорий, не отказывайся, вкуснотища! – решила я поддержать такой резкий переход от официальной беседы к легкому общению.

Да, Ада Серафимовна умела говорить коротко и убедительно. Письмо она Реутову прочесть не дала, но все время держала в руках, словно подчеркивая его важность. И Григорий не спускал с конверта взгляда. Женщина ни словом не обмолвилась о том, при каких обстоятельствах профессор обнаружил золотые украшения, сказала лишь, что случайно нашел в тайге. Слегка посетовав, что муж проявил слабость, то есть не сдал клад государству, она без сомнений заявила, что на его месте так поступил бы каждый второй. «Не правда ли, Григорий?» – глядя в глаза гостю, задала вопрос она, после чего Реутову только и оставалось, что кивнуть, соглашаясь. Сикорская не жаловалась, что, мол, Коновалов с помощью угроз отобрал у профессора половину украшений, а просто констатировала этот факт, добавив, что тут уж не о чем сожалеть, что случилось, то случилось – жизнь дороже.

Далее Ада Серафимовна плавно перешла к собственно золотому гребню, особо подчеркнув, что и ценность-то его узнала вот только что. А так лежала безделица у дальней стенки сейфа больше тридцати лет, а вспомнила она о гребне, представив, как великолепно он будет смотреться в свадебной прическе ее невестки. Гребень был продемонстрирован с гордостью, но тут Ванькина свекровь вдруг объявила, что он-то и есть предмет вожделения преступника – мол, мы