это позабыл?» - думал Исаак целые ночи, и капли слез, едва заметно, чтобы никто не видел, скатывались по его щекам и там же засыхали, останавливаясь на пол пути. Исаака всерьез беспокоила эта избирательная амнезия. Чуть погодя он припомнил, лежа на больничной кровати и смотря в потолок, что после столкновения с чудиками в мантиях, на следующий день он действительно вернулся в аудиторию за рюкзаком. Тот валялся под тем же столом, где был оставлен, но был весь вывернут на изнанку, а немногочисленные письменные принадлежности и тетради Исаака раскидали по всему помещению и истоптали ботинками (на некоторых отчетливо были видны следы подошв). Тем не менее, рюкзак был не порван и цел, хотя его изрядно помяли и испачкали. Ни людям-мантиям, ни уж тем более Исааку не было понятно, какую он может представлять ценность, тем не менее Исаак забрал его, почистил, и по сей день он служит своему обладателю верой и правдой.

«Интересно, сейчас то он цел?» - подумал Исаак, вспоминая, что оставил его где-то в библиотеке и так и не забрал, поспешно покинув Фриду и Готфрида. Такое ощущение, что это происходило месяцы назад.

Мысли о прыжке Петра не давали покоя Исааку, поначалу задвигая на второй план даже переживания о Смотрящем во мраке. «А ведь именно после этого случая Петр перестал со мной нормально общаться, - горько размышлял Исаак. - Я предал его. Почему я не стал его тут же разыскивать, узнавать, что с ним, справляться о его здоровье? Он просто ринулся в снежные потемки. Я должен был первым же делом бежать туда и оказать помощь. Черт, но я ничего такого не помню...Возможно, та нахлынувшая потеря памяти была связана с моими впечатлениями от увиденного в октаэдре и последующей засадой этих сектантов. Нет, это не оправдание. Я просто психически болен и не устойчив. Пусть так. Но это не служит мне смягчающим фактором того, что я бросил Петра одного на произвол судьбы».

Из-за размышлений о Петре и поглощающего душу Исаака чувства вины, он не мог долго засыпать в первые ночи в палате, а если и засыпал, во сне ему снова представлялись эти темно-синие металлические двери. На этот раз сон оброс новыми деталями. Тот, кто стоял перед дверями, смог их открыть, и они с лязгающим звуком разъехались в разные стороны, выпустив яркий и мерцающий свет наружу, заполоняя собой все пространство. Одновременно с этим фигура человека торжествующе оборачивалась, чтобы позвать Исаака с собой, однако на этом моменте сон всегда обрывался, и Исаак резко просыпался, будто по нажатию рубильника в щитке.

«Эта фигура Петра, - мрачно думал Исаак, просыпаясь и лежа на правом боку, упершись в занавески койки. - Он всегда выручал меня и спас тогда, теперь настало время и мне помочь ему. Даже если Петр давно в этом междумирье, лежит поверженный, или прошел этого Аласпеса, я все равно должен узнать, что с ним случилось».

Исаак пытался вспомнить, когда он видел Петра в последний раз, но помимо встречи в туалете перед лабораторной работой ему ничего не приходило в голову. Да и то, он сомневался, не имело ли место очередная амнезия, либо же та встреча и вовсе была галлюцинацией и плодом его больного воображения.

«Даже если Петр разочаровался во мне и решил действовать в одиночку, я уверен, что он напоследок оставил мне шанс исправиться и двинуться по следу, чтобы догнать его. Либо же найти то, что от него осталось, - с замиранием сердца размышлял Исаак. - Но где же тогда октаэдр? Петр смог провести всех и, спрыгнув в окно, унести его с собой? Что же он увидел у себя в нем? Не способ ли победить Аласпеса?»

Постепенно, с физическим выздоровлением Исаак начал восстанавливаться ментально. Он уже прочно укрепился в мысли отправиться в обитель Смотрящего во мраке, чего бы это ему не стоило. Только лишь бы узнать, что случилось с Петром или даже, как бы громко это не звучало, попробовать его оттуда вызволить. Ведь, как Исаак понял, время там течет совершенно по-другому сценарию. Если вообще течет, а не застывает между пространствами.

Несмотря на всю кажущуюся бредовость прочитанной книги в библиотеке, что-то внутри Исаака зловещим голосом убеждало его в том, что и Смотрящий во мраке, и место его обитания существуют, несмотря на все заверения по поводу мифов и легенд. И существуют они где-то на территории института. Как бы Исаак не напрягал свои мыслительные процессы, вспомнить или предположить, где в здании института или в его окрестностях располагается хоть какое-нибудь, подходящее под критерии в книге, заброшенное место, у него не выходило. Институт был так причудливо спроектирован и построен, что каждое второе место в один день выглядело пустым и заброшенным, будто его не посещали годами, а в другой день это же место набивалось массой людей, по воли расписания стремившиеся попасть именно сюда.

«Думаю, часть определенных условий по нахождению священного места Аласпеса я выполнил. Осталось только найти заключительную последовательность действий и ключ», - думал Исаак, разглядывая далекий бескрайний лес, напрасно скрывающийся за легкой дымкой осеннего тумана.

Исаак не был безрассудным дураком и храбрецом, идущим на самоубийственную миссию. Конечно, миссия была самоубийственная, но Исаак не мог остановиться в поисках и сдаться. Он понимал, что здесь оставаться ему тоже нельзя — рано или поздно окружающая действительность и персональное безумие сольются в один единый вихрь, который унесет его в черную воронку и погубит в бездне отчаяния и злобы.

- Нет уж, лучше я встречусь лицом к лицу с этим существом и рискну, — сказал вслух Исаак, обращаясь к зеркалу в туалете палаты.

- Лицом к лицу? - усмехнулось его отражение. - У тебя даже нет тени. Ты одномерен и жалок. Твой лучший друг выпрыгнул в окно, потому что ты немощный, а объект твоих желаний использовал тебя и выкинул в мусорку, лишь поняв, насколько ты жалок. Думаю, Аласпес оценит по достоинству такого собеседника.

- Говори, что хочешь. Как бы я не сошел с ума, сила воли у меня еще присутствует. Как и желание докопаться до истины.

- Истина? Тебе она уже была показана. И как она? Сильно помогла? Можешь обернуться и узнаешь ей цену.

- Ну уж нет, больше я на эти уловки не поведусь, - сказал Исаак, твердо смотря в свое отражение, в котором сзади него нарастала огромная темная тень. - Иди сам оборачивайся, а меня пора выписывать.

-