на философии, когда мы разбирали эту концепцию. Всю пару тогда горячо обсуждали, что правильно и почему. А хитрый Борис Львович смотрел, прищурившись, и улыбался, потому что семинар прошел как надо — с разными точками зрения, аргументированными с использованием разных источников.

— Кто-то просил у меня прощения там, в задымленном ДК, — я пристально посмотрел на Никиту. — Я верю, что тот человек сделал это по наущению. И я простил его. Потому что огонь погашают не огнем, а водою, как говорил Иоанн Златоуст.

— Простите, мне надо идти, меня ждут, — облизнув пересохшие губы, сказал мой журналист. — Простите… За все простите!

Он быстро прошел по коридору, и вскоре я слышал топот его ног по лестнице. Никита не стал дожидаться лифта.

* * *

Никита фактически признался. Я бы в этом уверен. А еще он не стал делать мне замечания, почему это, мол, мы говорим на религиозные темы в стенах советской редакции. Просто Никита как раз-таки пытался совместить свое членство в ВЛКСМ и работу в газете с верой дяди и деда. Не знаю, как у них все-таки с Варсонофием, но старый Кирилл Голянтов для парня был не просто родственником, но еще и родственником, пострадавшим за убеждения. А это ценно для людей, уверенных в своих взглядах. Как там говорится? Я не согласен с вашим мнением, но готов грызть глотки, чтобы вы имели право его высказывать? Не помню точно, но смысл именно такой. Вот только что теперь делать с сознавшимся парнем? Как с ним работать? Еще одна задача, опыта для решения которой у меня пока просто нет.

С этими невеселыми мыслями я приехал домой, где меня ждала Аглая. Только я ее не узнал. Она не встретила меня улыбкой и страстным поцелуем — ее лицо было каменным и выражало самое страшное. Разочарование.

— Почему ты сбежал из больницы? — спросила она.

— Я не мог больше там находиться, — честно ответил я. — Мне нужно действовать. Нужно работать.

— А жить тебе не нужно? — девушка склонила голову набок. — Тебе мало того, что ты чуть не погиб в аварии?

— Его схватили, — я попытался повернуть все в позитив, но Аглая лишь покачала головой.

— Я рада, что люди в погонах выполнили свою работу. А ты, видимо, это не ценишь, раз после тяжелого отравления дымом заболтал Полуяна и сбежал в редакцию. Получается, что тебе наплевать на тех, кто о тебе заботится. На тех, кто хочет тебе добра. Чтобы ты жил, черт бы тебя побрал!

Девушка не выдержала и впервые повысила голос, который под конец даже дрогнул. Я шагнул навстречу Аглае, мягко обнял ее. Она подалась было, но потом отстранилась. Ее прекрасное лицо было бледным, она осунулась, словно не спала несколько суток.

— Женя, — твердо сказала она. — Я тоже люблю свою работу. Но, например, неделю назад, когда на шоссе столкнулись машины, я не бросилась своими руками разгибать железо и доставать зажатых людей, рискуя получить ожоги от вспыхнувшего бензина. Это сделали пожарные в защитных костюмах. А уже потом я занялась спасенными пострадавшими.

— У нас с тобой такие профессии, которые подразумевают риск… — я попытался объяснить, что творится внутри меня.

— Риск не должен быть безрассудным, — она покачала головой. — Ты мог умереть уже дважды. Ради чего?

— Ради свободы слова. Ради будущего страны.

— А ради меня? Ты сам мне рассказывал про Фаину, которая устроила истерику в отделении. Заметь, Леша Котенок при этом жив, хоть и весьма плох. Но я хорошо понимаю эту девушку. Потому что сама хочу строить жизнь с человеком, который не лезет под пули и гусеницы танков.

— А если по-другому порой никак? — я почувствовал, что говорю не то, что она хочет сейчас услышать. Весь ее вид сейчас буквально кричал о том, что мне нужно признать ошибку. Мол, я дурак, я напрасно рисковал своей жизнью. И особенно после того, как уже умер однажды… Впрочем, об этом Аглае не стоит знать.

Увы, мои слова оказались неправильными в этот момент и для этого человека. Любимого и дорогого мне человека, который желал мне добра. Но все же я не мог просто жить, зная, что способен многое изменить. Вот только как это объяснить моей девушке? Как совместить заботу о близком и дело всей жизни?

— Я понимаю, что для тебя важна моя безопасность, — попробовал я. — Понимаю, что тебе хочется стабильности. И мне тоже все это важно, поверь. Вот только кто все это построит, если не мы? Да, я совершил много ошибок. И продолжаю их совершать, но…

— С таким отношением тебе больше бы подошла Зоя, — неожиданно припечатала Аглая. — Недаром она так смотрела на тебя. И ей нужен не Вася Котиков, а такой, как ты. Фанатик, способный променять человека на рабочий адреналин.

Вот еще новости! Слова Аглаи больно ранили в душу. Наверняка это эмоции, жесткая попытка до меня достучаться, как это нередко делают женщины. Но как же это… выбивает из-под ног почву.

— Мне не нужна Зоя, мне нужна ты, — просто сказал я.

— Прости, я сегодня переночую у себя дома, — Аглая тряхнула тяжелыми каштановыми локонами. — Завтра снова дежурство на «скорой», нужно выспаться и не нервничать. Как ты сказал, дело жизни? Не стоит нашей ссоре на него влиять.

Она принялась одеваться, застегивать сапоги, затягивать пояс на пальто. Потом поцеловала меня в щеку и вышла прочь. А я остался стоять, будто каменный истукан, не в силах переварить новый удар судьбы.

Конфликт с Аглаей оказался последней каплей, переполнившей чашу моей моральной выносливости. И я понял, что все это время жил на пределе.

[1] Новый завет, Евангелие от Матфея. Мф. 5:39

Глава 19

Нет, я не бросился в алкогольный омут, как Виталий Бульбаш. Хотя желание было. Еще и армянский коньяк, оставшийся после какого-то веселого вечера, призывно блестел в холодильнике.