Шрифт:
Закладка:
Возмущенно роптавшие председатели колхозов и им сочувствующие моментально замолкли, едва услышав не предвещающий ничего хорошего тон первого секретаря.
— За десятилетия в нашей стране накопились ошибки и противоречия, — продолжил Краюхин, дождавшись тишины. — Очень многое, к сожалению, делалось формально, при этом критика не позволялась. Или же позволялась, но в строго ограниченных рамках. Наш товарищ редактор районной газеты не даст соврать.
Десятки лиц тут же воззрились на меня, как будто бы впервые увидели. Впрочем, для многих присутствующих так и было, и если бы не Анатолий Петрович, не узнали бы.
— В начале века партия была локомотивом политического и общественного прогресса, — вновь заговорил Краюхин. — Но сейчас уже конец восьмидесятых, подходит к завершению двадцатое столетие. И партия, а вслед за ней страна должна идти в ногу со временем. В том числе немного ослабить вожжи. После вчерашнего Пленума нам предстоит проделать огромную массу работы. Изменения коснутся всего — политики, экономики, социума и даже духовной жизни. А мы с вами должны быть готовы.
— Не обо всем гражданам нужно знать, — осторожно заметил Кислицын. — Иначе есть риск впасть в безумное отрицание всего, что было раньше…
Председатель райисполкома даже не предполагал, насколько пророческими окажутся его слова. Безумное отрицание прошлого… Да, так будет, если история пойдет прежними рельсами. Вот только я здесь не просто так. И не для развлечения я готовил газету к этому времени.
— Анатолий Петрович, позвольте? — я встал и поднял руку. — Хотелось бы в двух словах описать то, чем может помочь пресса.
— Прошу вас, Евгений Семенович, — кивнул Краюхин, и я принялся пробираться к сцене.
Красная ковровая дорожка, красный транспарант «Планы партии — планы народа», красная обивка уже тронутых тленом кресел. Еще немного, и все это станет синонимом разрухи, «совком», как уже сейчас презрительно называют страну диссиденты и просто кухонные критики. Вот только не учитывать их — как потом оказалось в моей истории, глупо и недальновидно.
— Добрый день, дорогие товарищи, — поприветствовал я собравшихся, когда встал за трибуной.
[1] Имеется в виду Иван Кузьмич Полозков, секретарь краснодарского крайкома КПСС, впоследствии лидер КП РСФСР. Текст цитируется по статье «Январская весна» в «Известиях», 29 января 2007 года (автор Эдуард Глезин).
[2] С 1984 по 1989 годы Андроповым назывался Рыбинск (Ярославская область).
[3] Игорь Леонидович Кириллов (1932–2021 гг.) — один из самых популярных телевизионных дикторов в СССР. Именно он еще в 1957-м сообщил советским гражданам о запуске первого искусственного спутника Земли.
[4] Определение перестройки согласно докладу генсека КПСС М. С. Горбачева на январском Пленуме.
Глава 20
Оглядел зал. Десятки глаз — недоверчивых, откровенно злых, тлеющих искорками надежды. Лед тронулся, привычная стабильность пришла в движение, и людям страшно. Вот о чем я должен помнить, не записывая никого во враги.
— Сразу напомню, если вдруг кто не знает или забыл, — я продолжил. — Меня зовут Евгений Семенович Кашеваров, я редактор районной газеты «Андроповские известия». А потому я буду говорить о перестройке с точки зрения прессы.
— Наговорил уже, — послышалось откуда-то из средних рядов. — Полтора десятка человек под капельницами…
— К порядку, товарищи! — зычно одернул неизвестного Краюхин, но я жестом попросил его постоять в стороне.
— Хочу напомнить, — спокойно заметил я, — что в больнице под капельницей оказался и я сам. Вот только выписался и сразу приступил к своей работе в непростой для страны час. Да, нововведения пугают. И да, существует риск удариться в крайности. Но для чего тогда нужны мы с вами? Коммунисты, комсомольцы, главы месткомов, профсоюзные лидеры? Для чего нужны мы, журналисты? Как раз для того, чтобы грамотно вести страну и людей к светлому будущему…
— В светлое будущее уже никто не верит! — усмехнулся директор молокозавода, сидящий во втором ряду.
Жалко, хороший дядька, крепкий хозяйственник, а туда же. Едва запахло переменами, сразу в кусты, где разбит лагерь тех, у кого всегда «все пропало».
— А напрасно, — я улыбнулся в ответ. — Будущее создает не правительство, не партия… А люди. Мы с вами все и каждый в отдельности. Чиновники руководят, милиционеры ловят преступников, врачи лечат, учителя учат. А журналисты — рассказывают и объясняют все простым языком. Вовремя реагируют на любую угрозу. Мы говорим про гласность… Вы боитесь, что люди бросятся очернять действительность? Так я вам отвечу, что народ только рад читать правду. Объективную правду — не когда есть лишь черное с белым, а когда пытаются разобраться. Показать все точки зрения. И не боятся признаться в ошибках. Например, Чернобыль. Трагедия? Да! Неприятно об этом говорить? Тоже да! Но разве заметание трагедии под коврик в коридоре помогло победить радиацию? Разве цензура вылечила ликвидаторов?
Зал зашумел. Я сейчас говорил на больную тему, потому что у многих были знакомые или даже родственники тех, кто участвовал в противоаварийных работах. Но это сработало — они слышали то, о чем знали сами, просто боялись признаться.
— И что теперь? — спросил Кравченко, первый нарушивший молчание после моих слов. — Официально давать слово тем упырям, которых вы пригрели в редакции?
— Выбирайте, пожалуйста, выражения, товарищ, — улыбка мгновенно слетела с моего лица. — Те, кого вы называете упырями, быть может, гораздо более искренны, чем некоторые из здесь присутствующих.
Зал зашумел. Кто-то возмущался, кто-то неуверенно захлопал.
— Люди, которые искренне желают стране процветания, могут не быть атеистами, — я продолжил, и шум с гамом постепенно затихли. — Они могут не быть коммунистами и комсомольцами. Более того, они могут верить в летающие тарелочки и геопатогенные зоны. Но при этом они могут быть гораздо большими коммунистами, нежели те, кто завел партбилет ради карьеры или потому что так надо было.
— Да это же враг! — заорал все тот же Кравченко. — У него попы в газете печатаются! Сколько тебе заплатили, иуда⁈ Куда тебя пригласили? В Вашингтон? В Лондон?
—
