кроме нее, в эту легенду никто не верил, но Марина намеревалась помочь одному талантливому детдомовскому мальчику, которому требовались деньги на операцию. Что, если она все же отыскала бриллианты, но скрыла это от коллег?

– Допустим, – согласилась Анна Петровна. – Если это так, становятся понятны причины ее «смерти». Может быть, ты слышал, Сережа, что про этого Бабина говорят даже в криминальных кругах. Он очень жадный и не привык платить за вещи. Очень часто людей, которые предлагали ему какие-либо ценные штуки, находили мертвыми. Вероятно, Заломова предложила ему бриллианты Савина, а потом испугалась, поняв, что Бабин способен отобрать их и не заплатить.

– А Бабин стал ее разыскивать, чтобы все-таки отобрать. – Сергей наклонил голову и принялся рассматривать граненый стакан, стоявший на столе. – Возможно, даже попытался убить. И Марина решила «умереть» сама.

– И взяла в помощники такую же криминальную личность, – прошептала Акулова. – Я не удивлюсь, если этот Денис уже убил ее. – Она подалась вперед. – Сережа, мы должны как можно скорее отыскать их. Иди к Миленко, может быть, Василий уже составил фоторобот и выяснил личность преступника.

Горбатов вскочил со стула и побежал к программистам. На душе скребли кошки. Акулова, как всегда, была права. Человек, который спокойно убил двух помощников, был способен избавиться и от Заломовой.

Глава 31

Санкт-Петербург – Калужская губерния, 1880 г.

Савин сидел в лучшем ресторане столицы и с наслаждением ел устричный суп и омаров, усердно проматывая небольшие деньги, полученные от Хвостова за особняк. Судьба Бенквистов его нисколько не беспокоила – он и думать забыл о белокурой Анне и ее отце.

Вернувшись в Петербург после удачной продажи, корнет каждый день устраивал гулянки, не боясь, что скоро от денег останутся одни воспоминания. На что тогда добрый отец, обещавший помогать материально?

Закончив обед, он нанял экипаж и вернулся в гостиницу, самую фешенебельную в Санкт-Петербурге, – «Гранд отель Европа».

Корнет снял номер люкс на первом этаже – с высоким потолком и паркетом из ценных пород дерева. Ему льстило, что когда-то здесь останавливались Чайковский, Тургенев, одна известная балерина.

Николаю казалось: он такой же значимый человек, как они, и мужчина с высоко поднятой головой высокомерно отдавал приказания служащим отеля.

Вот и сейчас, вернувшись из ресторана, он небрежно бросил дворецкому в ливрее с золотыми пуговицами свою трость.

– Господин Савин, вам телеграмма. – Старик дворецкий протянул желтоватый листок.

Николай мельком взглянул на бланк и сразу понял: это от отца. Уж не случилось ли чего с его родителем? Николай почувствовал, как противный страх охватывает все его тело. Но что могло случиться?

Он едва кивнул служащему и, чинно зайдя в богатый номер, развалился на стуле и принялся читать.

Текст был очень коротким. Управляющий имением Савина сообщал, что Герасим Сергеевич слег, что болезнь его довольно серьезна и если Николай еще хочет застать отца в живых, он должен немедленно приехать к старику.

Эта весть поразила корнета будто громом. Отец при смерти? Так следует понимать смысл этих скупых строк? Но почему, почему? Нет ли здесь какой ошибки? Они недавно виделись с ним, и Герасим Сергеевич выглядел вполне здоровым, во всяком случае, не собирался умирать. Что же произошло?

Николай достал из кармана пальто бумажник, пересчитал оставшиеся деньги и, выбежав на улицу, кликнул извозчика.

Страх и отчаяние терзали его душу. Он понимал, что не успокоится, пока не узнает обо всем, и решил отправиться в имение, не теряя ни минуты.

Хмурый слуга молча встретил Николая в передней отцовского дома, помог снять пальто и кивнул на второй этаж:

– В спальне изволят лежать. Совсем плохи. Второй удар. Доктор говорит, что до утра не доживет.

Николай взлетел по лестнице, толкнул дверь и вошел в комнату. На широкой кровати лежал его отец, которого он не сразу узнал в изможденном старике с лицом, обтянутым желтой кожей и заросшим жесткой щетиной. Глаза Герасима Сергеевича ввалились, нос заострился, и только по чуть приподнимавшейся впалой груди можно было понять, что он еще жив.

– Папенька, – Николай сел перед ним на колени и взял в свои холодные ладони сухую горячую руку отца, – папенька, как же так, что случилось?

Отец шевельнулся и приоткрыл один глаз. Черный зрачок, обрамленный красноватым белком, уставился на непрошеного гостя.

Узнав Николая, старик затрясся, его синий рот перекосился и с трудом выплеснул слова:

– Негодяй, подлец! Ты опозорил наше честное имя! Ты мне больше не сын! Проклинаю.