В Карфагене еще ничего не знали о событиях в Северной Италии. Ситуация в городе была тревожной, различные слухи будоражили население. Успех в морском бою у Утики не смог сгладить тягостного впечатления от разгрома и пленения Сифакса. По свидетельству Тита Ливия, в Картхадаште надеялись на нумидийского царя «больше, чем на Гасдрубала с его войском» (XXX. 16). И теперь эти надежды рухнули. Партия войны разом утратила свое влияние, в карфагенском правительстве возобладали мирные настроения. В римский лагерь под Тунетом отправился совет тридцати в полном составе, чтобы обсудить условия заключения мирного договора.

Во время встречи со Сципионом карфагенские послы пошли по пути наименьшего сопротивления и всю вину за развязывание войны с Римом свалили на Ганнибала. С одной стороны, это было подло, с другой стороны, это было мудро. Подло потому, что карфагенское правительство в равной степени несло ответственность с Ганнибалом за новую войну с римлянами. Мудрость же заключалось в том, что карфагенский полководец находился в Италии, поэтому его можно было обвинить в чем угодно, тем самым снимая вину с самих карфагенян. Сципион все это прекрасно понимал, но был вынужден сделать вид, что верит пунийским посланцам. У него были свои резоны как можно быстрее заключить мир с Карфагеном.

Дело в том, что положение Публия Корнелия было достаточно шатким. Для него было принципиально важно поставить в этой войне победную точку, однако уверенности в том, что так и будет, у него не было. После очередных консульских выборов полководцу могли прислать замену, и в этом случае лавры победителя достались бы другому человеку, несмотря на то что именно Сципион пленил Сифакса и победил Гасдрубала. Но у этой медали была и обратная сторона. Несмотря на то, что в Цирте закрепился Масинисса, а в Тунете стоял римский гарнизон, Утику Публий Корнелий так и не сумел взять. Город стоял крепко, шансов овладеть им в ближайшее время у римлян не было. До Сципиона доходили слухи, что карфагенское правительство отозвало из Италии армии Ганнибала и Магона, было неясно, какие действия предпримет Гасдрубал. Между тем находившиеся в палатке победоносного полководца посланцы изъявляли готовность повиноваться и принять любые условия Сципиона. Поэтому в данной ситуации Публию было выгодно заключить с пунийцами почетный мир и войти в историю как победитель могучего Карфагена. Исходя из совокупности этих факторов, римский полководец согласился на переговоры.

Для начала Сципион решил припугнуть членов делегации и заявил, что «пришел в Африку, надеясь – и счастливый исход войны укрепляет его в этой надежде, – что вернется домой с победой, а не с договором о мире; но, хотя победа почти у него в руках, от мира он не отказывается: пусть все народы знают: римляне и начинают войну, и оканчивают ее, руководствуясь правом» (Liv. XXX. 16). Карфагеняне согласно закивали головами, поскольку доля правды в этих словах была. С другой стороны, армии Магона и Ганнибала могли уже плыть в Африку, что делало заявление Сципиона излишне самонадеянным. Причем понимали это обе договаривающиеся стороны. Тем не менее диалог продолжался.

Публий Корнелий озвучил условия, на которых мог быть заключен мир: «вернуть пленных, перебежчиков и беглых рабов; вывести войска из Италии и Галлии; на Испанию не притязать; уйти со всех островов между Италией и Африкой; отдать военные корабли, оставив себе только двадцать, доставить пятьсот тысяч модиев пшеницы и триста тысяч модиев ячменя» (Liv. XXX. 16). По большому счету это были вполне приемлемые условия. Пожертвовать перебежчиками и рабами для карфагенян не составляло проблемы, так же как и отпустить на свободу всех пленных римлян. Пункт о выводе войск из Галлии и Италии вообще был вставлен для галочки, поскольку армии Ганнибала и Магона в скором времени должны были вернуться в Африку. Что касается островов между Африкой и Италией, то в сложившейся ситуации пунийцы не имели возможности их удержать. Единственным по-настоящему серьезным ударом для карфагенян было ограничение количества боевых кораблей. Что касается уплаты контрибуции, то конкретных данных Тит Ливий не привел: «О сумме денег, которую потребовал Сципион, я нашел различные сведения: одни писатели называют пять тысяч талантов, другие – пять тысяч фунтов серебра; третьи – жалованье для солдат в двойном размере» (XXX. 16). Огласив такие мягкие условия заключения мирного договора, Публий Корнелий проявил большую сдержанность, что свидетельствует только об одном: в окончательной победе он не был уверен. Карфагеняне внимательно выслушали полководца: «Дается вам три дня на размышление, – сказал Сципион, – согласны ли вы на такие условия? Если согласны, заключайте со мной перемирие и отправляйте в Рим послов к Сенату» (Liv. XXX. 16). На этом переговоры закончились, посланцы вернулись в Картхадашт.

Но все было не так просто, как казалось на первый взгляд. Относительно заключения мирного договора с римлянами в Карфагене существовали различные мнения. Страх перед Сципионом, возникший после поражений Сифакса и Гасдрубала, немного поутих, как только стало известно о скором прибытии армий Ганнибала и Магона. Было решено тянуть время до их появления в Африке, а чтобы римляне ничего не заподозрили, отправить на берега Тибра посольство. Взяв с собой для отвода глаз небольшое количество беглых рабов, перебежчиков и пленных легионеров, представительная делегация отправилась в Рим. Сопровождал ее легат Сципиона Квинт Фульвий Гиллон. Другое посольство отправилось к Публию Корнелию заключать перемирие, которое должно было продлиться до возвращения их посланцев из Рима с ответом сенаторов.

* * *

Ночь опустилась на землю, накрыв Ойкумену огромным черным плащом. С вершин Бруттийских гор[23] лагерь армии Ганнибала был виден как на ладони, тысячи огней озаряли окрестные холмы. У костров сидели воины самых разных национальностей. Испанцы в белых туниках с пурпурной полосой, галлы в шерстяных плащах, нумидийцы в львиных, леопардовых и медвежьих шкурах. Ливийцы сняли римские доспехи, составили в ряды большие щиты и теперь грелись у огня; рядом сидели балеарские пращники в туниках с широкой каймой. Над лагерем стоял гул, слышались ржание коней, лязг железа, выкрики командиров. И вся эта разноязыкая и многоплеменная толпа подчинялась железной воле одного человека – Ганнибала, сына Гамилькара, величайшего полководца Картхадашта.

Идущие через лагерь карфагенские послы видели, какая страшная сила сосредоточена в руках этого человека. Солдаты Ганнибала могли не только на равных сражаться с римскими воинами, но и побеждать в открытом бою грозные легионы. Поэтому только сын Гамилькара мог спасти Карфаген от нависшей над городом смертельной опасности. Посланцы приблизились к просторной палатке, стоявшей посредине лагеря, где у входа дежурили увешанные оружием рослые иберийцы. Командир телохранителей осветил факелом лица прибывших, узнал, кто и откуда прибыл, после чего скрылся в палатке. Через некоторое время он вновь появился, откинул полог и пропустил делегацию внутрь. Легендарный полководец примет ночных гостей. Послы было замешкались, но быстро справились