то, что деньги и человеческая природа сделают свое дело. Люди убеждали себя в том, что лучше иметь в руках деньги, чем вяло торгующиеся акции сомнительной ценности. Так что вскоре доля акций Dempster в активах партнерства Баффетта достигла 21 %.

В июле 1961 года Уоррен написал партнерам, что партнерство вложило средства в никому не известную компанию, которая может «сдержать результативность в краткосрочной перспективе, но обещает превосходную доходность через несколько лет»[279]. В январском письме 1962 года он раскрыл название компании, которую теперь контролировало партнерство, и написал о ней небольшую «проповедь»[280]. В итоге его прогноз о «сдерживании результативности в краткосрочной перспективе» оказался даже более точным, чем он ожидал.

В течение 1962 года Баффетт наставлял Ли Даймона и пытался объяснить ему, как управлять запасами компании. Деньги у Dempster закончились, а склад пополнялся деталями для производства ветряных установок[281]. К началу 1962 года каптила компании истощился настолько, что речь зашла о закрытии Dempster.

У Баффетта оставалось всего несколько месяцев до того момента, когда ему придется сообщить партнерам о разорении бизнеса, в который он вложил их общие деньги в размере миллиона долларов. Он редко спрашивал совета, но все же обсудил ситуацию с Чарли Мангером. Мангер направил его к Гарри Боттлу, специалисту по оздоровлению бизнеса.

Воодушевленный бонусом в 50 тысяч долларов, Гарри Боттл прибыл в Беатрис. Это означало, что Баффетт должен был кого-то уволить с единственного крупного предприятия в городе.

Конфронтации Баффетт по-прежнему боялся и стремился во чтобы то ни стало избежать конфликта. Но после увольнении Ли Даймона, его жена написала Уоррену письмо, в котором обвинила того в «грубости и неэтичности», а также в том, что своей холодностью он разрушил доверие ее мужа. В свои почти тридцать два года Баффетт еще не научился увольнять так, чтобы люди видели его сожаление.

Через несколько дней он отправил Билла Скотта в Беатрис, чтобы тот помог Гарри Боттлу[282]. Они налетели на компанию, как саранча: сократили запасы, распродали оборудование, подняли цены на запчасти, закрыли нерентабельные продуктовые линейки и пять филиалов, а также уволили сто человек. Видя, что после увольнений новое руководство перешло к масштабному сокращению бизнеса, жители Беатрис решили, что Баффетт – безжалостный ликвидатор.

К концу 1962 года Боттл погасил все долги Dempster. В письме партнерам Баффетт назвал Dempster достижением года, а Гарри Боттла – человеком года[283]. Банк был счастлив. Баффетт попытался продать Dempster частным образом, но не нашел покупателей, согласных на его цену. В августе он уведомил акционеров о том, что компания выставлена на продажу, и разместил объявление в Wall Street Journal. Он давал покупателям месяц на то, чтобы могли выдвинуть свои предложения до публичного аукциона. С большинством наиболее вероятных кандидатов он уже побеседовал.

При мысли об очередном новом владельце, который опять примется увольнять людей или закрывать производство на крупнейшей и практически единственной в городе компании-работодателе, Беатрис пришел в ярость. В период послевоенного бума заводы не закрывались, а открывались. Менее чем через четверть века после окончания Великой депрессии перспектива массовой безработицы напоминала о серолицых мужчинах в очередях за супом и об участии в унизительных государственных программах по обеспечению занятости.

Жители Беатрис достали вилы[284]. Баффетт был потрясен. Он спас умирающую компанию. Неужели они не понимают, что без него Dempster разорилась бы?[285] Он не ожидал такой жестокости и ярости против себя лично. Жители города начали крестовый поход против Баффетта, собрав почти 3 миллиона долларов, чтобы найти нового собственника в Беатрис[286]. Город дрался за сохранение своей единственной фабрики, а газета Beatrice Daily Sun вела обратный отсчет дней, оставшихся до закрытия. В последний день к микрофону вышел мэр и объявил о поражении Баффетта. В ответ тут же загудели пожарные сирены и зазвонили колокола. Чарльз Б. Демпстер, внук основателя компании, возглавил группу инвесторов, которая обязалась сохранить завод[287]. Имея на руках деньги, Баффетт раздал акционерам более 2 миллионов долларов[288]. Но этот опыт оставил внутри него шрам. Он не ожесточился от враждебности жителей Беатриса, но поклялся никогда больше не доводить ситуацию до чего-то подобного.

Вскоре после этого Баффетт позвонил Уолтеру Шлоссу и сказал: «Знаешь, Уолтер, у меня есть небольшие позиции в пяти различных компаниях, и я хочу тебе их продать». «Какую цену ты предлагаешь, Уоррен?» – спросил Шлосс. «Отдам по учетной цене», – сказал Баффетт. «Хорошо, я их покупаю», – немедленно ответил Шлосс.

«Я доверял Уоррену, – вспоминает Шлосс. – Я оказал ему услугу, поэтому он хотел оказать ее мне. Я уверен, он подумал: “Спасибо, что продал мне свои акции Dempster”. Я не утверждаю, что причина только в этом. Но именно это я называю честностью».

26. Золотые стога

Омаха и Калифорния, 1963 – 1964

Уоррен говорил, что хочет стать миллионером, но никогда не обещал, что на этом остановится. Позже он скажет, что этот период его жизни был «паршивым времяпрепровождением, когда делаешь все, чего не хочешь». Что он хотел – так это инвестировать.

Его детям было от пяти до десяти лет. Один из друзей Уоррена охарактеризовал Сьюзи как «своего рода мать-одиночку». Уоррен приходил на школьные мероприятия или гонял с детьми футбольный мяч, если его просили, но никогда не выступал инициатором. Сьюзи учила детей: «Он такой, какой есть, не ждите от него большего». Это же касалось и ее самой.

И все же предсказуемость привычек Уоррена придавала определенную стабильность семье Баффеттов. Сьюзи создавала атмосферу в духе «заходи и подожди своей очереди». Вечерние привычки Уоррена напоминали отцовские: он возвращался в одно и то же время, хлопал дверью, ведущей из гаража, и кричал: «Я дома!», после чего направлялся в гостиную читать газету. Он не был бесчувственным и часто был доступен для общения. Но когда он разговаривал, казалось, что его слова заранее подготовлены и даже отрепетированы. То, что происходило в его голове, проявлялось в молчании, избегании отдельных тем разговора и иногда вспышках остроумия.

Сама Сьюзи со временем стала менее доступной. Как и ее отец, она была все время занята и окружена людьми. Уединения и праздности она избегала. Сьюзи была вице-президентом театральной гильдии, участвовала в работе Объединенной общественной службы и проводила гораздо больше времени в общинах евреев и чернокожих, чем в светском обществе.

После обеда, часто прихватив с собой дочь, Сьюзи носилась по разным собраниям и комитетам в северной части города, пытаясь справиться с самой тяжелой городской