уже!

Я открыла дверь.

– Петр Сергеевич уже уходит. Опись готова.

– А как же чай?

– В следующий раз. Вставайте, Петр Сергеевич, я провожу вас. – Я потянула Антона за локоть, отстраненно подумав, что мы поменялись ролями. Сколько прошло с момента, когда он так же тянул меня вверх по эскалатору? Неделя?

Антон испуганно подобрался.

– Что?

– Давай спустимся, – шепотом попросила я. – Все равно тут не поговорить.

Он поднялся, с беспокойством поглядывая то на меня, то на маму.

– Петр Сергеевич, так что с вещами? – требовательно спросила мама.

– Завтра привезу.

Откуда он их возьмет, интересно? Я потянула Антона в коридор, на ходу сгребла с тумбочки ключи и с опозданием поняла, что мне некуда их положить: в халате из плюша не было карманов.

– Хорошо, что нашлись! – с важным видом заметила мама.

– Мам. Ложись спать. Пожалуйста. Я сейчас приду.

– Я дождусь тебя.

– Мам.

– Нет, Вера. Там темно. Страшно. Я подожду.

Я вздохнула. Кое-что в моей жизни осталось прежним: спорить с мамой было бесполезно.

* * *

Ночной воздух пах свежестью и нагретым асфальтом. В небе висел полумесяц, разбавляя темноту вокруг слабым молочным светом. Вдалеке взвизгнул мотор, разгоняя авто дальше по проспекту, и снова все стихло.

Я прошла мимо лавки, на которой целую жизнь назад писала завязки к рассказам, и остановилась, ожидая, что Антон пойдет следом. Но он решительно направился к парковке.

– Ты что, на машине приехал?..

– На вертолете прилетел.

Он остановился у микроавтобуса. Я представила, как он ехал по трассе, распивая водку. Или что там – коньяк?

– На фига ты приехал, если так злишься?

– Чтобы ты, блин, спросила! – Он с размаху впечатал кулак в дверцу кабины. Заорала сигнализация. Антон порылся в карманах и что-то нажал. Сигнализация смолкла. Он вдруг сбросил куртку. – Сделай это уже, ладно? И я все расскажу.

Тренированное тело в черной футболке выделялось на фоне серебристого микроавтобуса. Развитая от йоги грудная клетка плавно перетекала в широкие плечи. Через предплечье тянулся свежий шрам.

– Ну? – нетерпеливо спросил Антон.

– Как насчет «пожалуйста»?

Он схватился за бритую голову.

– Чертовы погодные тетки! – прорычал он. – Хельга была единственная вменяемая среди вас. Что еще мне сделать? Сплясать для тебя? На колени встать?

Кажется, кто-то подошел к окну на первом этаже, но я не обернулась. От Антона текла мерцающая энергия, покалывая мне кожу и ладони. Ему было больно, я это чувствовала – и знала, что могу заморозить его боль. В голове возник образ заснеженных деревьев, но я прогнала его: так я заморозила Ваню. Нужно было что-то другое – то, что физически не навредит Антону, но заморозит его изнутри.

Я сделала пару шагов и остановилась. Что бы ни причиняло ему сейчас боль, оно было таким мощным, что он едва держался на ногах. Я понятия не имела, как ему помочь, и надеялась только, что моя суть и сила справится сама.

– Думай об этом, – прошептала я, наконец приблизившись так, что могла дотронуться до него.

– О чем? – Он со всей силы пнул шину микроавтобуса. – О чем я должен думать?

С каждым моим шагом его боль звучала громче, как музыка на дискотеке, которая отдается прямо в голове. Антон замер, когда я осторожно обняла его, готовая в любой момент разомкнуть руки. Одна ладонь легла ему на спину, другой я сжимала ключи, так и не придумав, куда их деть. Я вдохнула его запах, закрыв глаза и погрузившись в теплое марево боли. Что у него произошло? Умерла мама – может, в этом дело? Сердце Антона колотилось с бешеной скоростью, будто хотело убежать из-под моих ладоней. Мне это нравилось. Тому, что рождало во мне холод, нравился этот первобытный страх.

А если я его убью?

Испугавшись этой мысли, я разжала руки, да так внезапно, что Антон покачнулся.

– Что? – Он ощупал себя. – Не сработало. Еще не все.

Я отошла от него на пару шагов и, чтобы куда-то деть холод, взялась за ветку молодого деревца, едва доходящего мне до груди. Кора тут же покрылась инеем.

– Осторожнее с кустами, – сказал Антон. – Юля тебя предупредила. – Он снова провел рукой по груди. – Почему ты остановилась?

В окне над нами зажегся свет. Я переложила ключи в другую руку, чувствуя кисловатый запах железа от вспотевшей ладони.

– Давай… давай лучше сядем в машину, – предложила я. Голос звучал хрипло.

– Открыто.

Я обошла микроавтобус и со второй попытки забралась в него. Внутри было душно, но все же так лучше, чем на виду у любопытных соседей. Антон забрался на водительское сиденье.

– Так в чем проблема?

– Я боюсь остановить твое сердце, – призналась я. – Может, позвонить Юле? Или Тёме?

Антон откинулся на спинку сиденья.

– А Тёма тут при чем?

– Кто-то же должен знать, как это делается. Может…

Я замолчала. Что-то мне подсказывало: не стоит рассказывать Антону о нашей переписке и о том, что Тёма сотворил с нерадивым собаководом.

Антон наклонился и извлек из-под сиденья початую бутылку из черного стекла.

– На, выпей для храбрости.

– Это твое сердце! – зло откликнулась я. Лучше было злиться, чем чувствовать себя беспомощной.

– Пей давай.

– Мне это не нужно.

– Ну как знаешь. – Он сделал глоток и прижал ко рту тыльную сторону ладони. – Мама твоя ждет.

– Она уже спать легла, – соврала я.

– Не ценишь ее, – укоризненно пробормотал Антон. – Я вот свою иногда и вспомнить не могу. Хочу вспомнить ее лицо и не могу.

Я подумала о Косте. Я помнила его руки – на среднем пальце топорщился бугорок от ручки, – его смешливые глаза под длинными ресницами и вечно мятые воротники байковых рубашек. Но представить его лицо мне уже было не под силу.

Рука сама легла туда, где, я думала, бьется сердце.

– Ага, – удовлетворенно кивнул Антон и ткнул в мою сторону горлышком бутылки. – Вот умножь это в сто раз. Нет, в тысячу. Это то, что чувствую я. А ты не хочешь, – он снова отхлебнул, – помочь слуге Зимней Девы.

Я покосилась на него.

– А то не так меня называют, – без улыбки сказал он, и глаза его почернели. – Что я, не знаю. Все вы, погодные тетки…

– Да поняла я, поняла. – Я стиснула ключи в левой ладони, а правую вжала ему в грудь. Хрен с ним. Пусть помирает, если так охота. – Мы капризные стервы, а ты не можешь вынести тоску по матери. И если я тебя убью, ничего мне за это не будет, – уже тише добавила я, закрывая глаза и погружаясь в биение его сердца.

Стекло было опущено, легкий ветер шевелил