В свою очередь, и старцы добросовестно исполняли возложенные на них функции социального характера, верно служили церковным властям и самодержавию. Старцы раболепно ловили даже мелкие знаки внимания со стороны начальства. С какой гордостью пишет в 1850 г. Макарий о приеме у киевского митрополита, который, по воспоминаниям старца, «принял ласково и благосклонно, дозволил пробыть, сколько хотим». Вместе с игуменом Макарий удостоился получить приглашение и «от Московского Владыки митрополита» «для поклонения московским чудотворцам». Теплый прием у владыки — предмет радостных переживаний Макария, который подробно описывает пребывание в Троице-Сергиевой лавре, благосклонность Филарета, а также «отца-наместника», снабдившего его «образами, книгами, чаем, сахаром, самоваром, деньгами, рясою и камилавкою с клобуком».

Вместе со всей православной церковью старцы оплакивали царей усопших и выражали готовность молиться за новых. «На сих днях прочитал манифест нового Государя Александра II... — пишет Макарий в 1855 г. — Будем молить господа помочь нашему новому императору и христолюбивому воинству». Более того, старцы не просто обнаруживали верноподданнические чувства, но и рекомендовали самые крайние меры, когда речь заходила о расправе с людьми, выступавшими против царской власти. Гневные проклятья обрушил Амвросий на народовольцев, казнивших царя: «Господь попустил Александру II умереть мученическою кончиною, но силен он подать помощь свыше Александру III, переловить злодеев, зараженных духом антихристовым». «Переловить злодеев!» — так оставлялись смирение и кротость, когда затрагивались классовые интересы. «Предтечи антихриста, — продолжает старец, — восстают против предержащей власти и церковной власти, чтобы устранить и уничтожить оную на земли... Не есть ли крайнее безумие трудиться изо всех сил, не щадя своей жизни, для того, чтобы на земле повесили, а в будущей жизни попасть на дно ада в тартар на вечное мучение?»

Эти слова защитника самодержавия и средневекового мракобесия должны были бы недвусмысленно указать на всю кощунственность причисления оптинских старцев к силам, способствующим духовному развитию русского общества. Через полмесяца, варьируя ту же тему, старец опять проклянет тех, кто «всячески усиливаются произвести общее возмущение восстанием своим против предержащей власти, тогда как в слове божием сказано: «нет власти не от бога».

Очевидно, что старец при осуждении народовольцев исходил не столько из религиозных, сколько из социальных соображений: христианские понятия «антихриста», «ада», «будущей жизни» составляют лишь антураж патетической защиты самодержавия и негодования против тех, кто осмелился посягнуть на него. Кстати, ни в одном сочинении старцев или их почитателей мы не найдем осуждения эксплуататорского строя. В. И. Ленин замечает: «...Когда перебили 50 крестьян в Бездне и казнили их вожака Антона Петрова (12 апреля 1861 года), Герцен писал в «Колоколе»: «О, если бы слова мои могли дойти до тебя, труженик и страдалец земли русской!.. как я научил бы тебя презирать твоих духовных пастырей, поставленных над тобой петербургским синодом и немецким царем»11. Ни один оптинский старец не возмутился унижением человеческого достоинства в помещичье-буржуазном государстве, бессовестной эксплуатацией трудящихся, произволом царских властей. Старцы были единодушны с церковью, хотя и среди духовенства находились люди, возмущавшиеся раболепием церкви перед царизмом.

В статье «Внутреннее обозрение» В. И. Ленин сочувственно воспроизводит несколько мест из письма бывшего священника Иеронима Преображенского к архиепископу Харьковскому Амвросию: «В то время, когда передовые люди страны в земстве и обществе подают петиции об отмене остатков телесных наказаний, церковь молчит, не обмолвившись ни одним словом осуждения защитников розги, — этого орудия возмутительного унижения человека...» 12. Известно, что ссылками на священное писание оправдывал крепостное право Филарет Московский 13.

Любопытно и то, что в романе Достоевского «Братья Карамазовы» старец Зосима, образ которого, как полагают некоторые, писан со старца Амвросия, не высказывается против существующего строя. Русский народ, говорит Зосима, и не мстителен, и не завистлив. «Ты знатен, ты богат, ты умен и талантлив — и пусть, благослови тебя бог». Реальное решение социальных проблем заменяется моральными утопиями. Зосима убежден в том, что «развращенный богач наш кончит тем, что устыдится богатства своего перед бедным» 14. Не случайно в романе к старцу Зосиме обращаются за утешением только с переживаниями узко личного характера. Никто из обступивших старца людей не жалуется на произвол помещиков, притеснения царских властей. Может быть, чутье великого художника подсказывало Достоевскому, что бессмысленно и безнравственно утешать словами голодного, угнетенного человека, не оказывая ему реальной помощи? И оптинские старцы утешали словами из Евангелия тех, кто к ним обращался в особь трудные минуты, всех тех, кого буржуазно-помещичье государство лишило права на достойную жизнь.

В. И. Ленин дважды обращался к мысли Л. Фейербаха о том, что утешение раба есть занятие, выгодное для рабовладельца. В условиях России «рабовладельцем» была власть помещиков и буржуазии, которую благословляла православная церковь, сама являвшаяся крупным собственником и частью государственного аппарата. Функции «палача и попа» в России выполнялись исправно. В XIX в., когда внеэкономическое принуждение, т. е. неприкрытое насилие, оказывалось уже недостаточным для сдерживания недовольства народных масс, церковь активизировала свою деятельность, культивируя старчество для нравственного оправдания существующих порядков.

Старцы благославляют собственников. Подлинной целью старческих поучений было сохранение в неприкосновенности помещичьей, купеческой, церковной и монастырской собственности. Не следует думать, что, проповедуя смирение и послушание старцы старались для других, не заботясь о своих интересах. Перепадало монастырям от имущих немало. Были и мелкие подношения: «Благодарю за усердие ваше, от начатков торговли вашей, для церкви нашей скитской ведерный бочонок церковного вина, за свечи для моей кельи, да примет господь такое ваше усердие в пренебесный свой жертвенник», — писал Макарий. Но широким потоком в монастыри, в том числе в Оптину пустынь, текли и деньги. Амвросий, сосредоточивший в своих руках все скитские денежные средства, хорошо усвоил, что «деньги сами по себе, или вернее, по цели, назначенной от бога, вещь весьма полезная». Старцы вступали в самый тесный контакт с имущими классами, оказывали им горячую моральную поддержку, которая выражалась, прежде всего, в обосновании законности и вечности общественного неравенства. Ф. М. Достоевский вкладывает в уста своего героя, благонравного старца Зосимы, следующие слова, позволяющие почувствовать поистине иезуитский характер оправдания старцами неравенства: «Без слуг невозможно в миру, но так сделай, чтобы был у тебя твой слуга свободнее духом, чем если бы был не слугой. — Что же нам, говорят, посадить слугу на диван да чай ему подносить? А я тогда им в ответ: «Почему же и не так, хотя бы только иногда» 15.

Принцип «хотя бы только иногда» был