Ну, может быть, не совсем. Но она точно была моложе, жизнерадостнее и приветливее, чем сделалась в последние годы. А точнее — в последний год. Должно быть, роль хозяйки большого поместья наложила свой отпечаток. Родовое гнездо Гревилль было существенно больше столичного особняка, и штат прислуги здесь был внушительнее. Да еще и люди — крестьяне, принадлежавшие поместью Гревилль. Власть над всеми этими людьми легла на хрупкие плечи Фионы… все-таки власть развращает — особенно слабых. А власть в руках женщины — это поистине страшно.

Хотя есть ведь хозяйки и более крупных владений. И они справляются со своими обязанностями, не впадая в крайности.

Вероятно, дух Фионы оказался недостаточно крепок, чтобы справиться с соблазнами, что выпадают на долю облеченных властью.

За этими размышлениями Ронан не заметил, как добрался до подъездной аллеи.

— Сэр, стойте! Вам сюда нельзя! — прямо под копыта коня шагнул человек в форменном камзоле.

— Что значит — нельзя?! — возмутился Ронан, натягивая поводья. — Я — хозяин поместья.

С запозданием он сообразил, что недалекий служитель закона назвал его «сэр», а не «ваша светлость», как полагалось бы.

— Эсквайр Гото запретил пускать кого бы то ни было, — упрямо пробубнил наглец. — Сэр, простите, вам туда нельзя! Проезжайте, — он кивнул на дорогу.

— Да что значит — проезжайте? — возмутился Ронан, в то время, как полицейский уже теснил его коня прочь. — Что вы себе позволяете? Я, — он запнулся, увидев выходящего из зияющего на месте дверей проема столичного сыщика. — Гото! — заорал он. — Эсквайр Гото!

Тот обернулся. Ронан, приподнявшись в стременах, отчаянно замахал рукой. Сыщик замер на пару мгновений, а затем заторопился навстречу. Ронан хотел было направить коня по подъездной дорожке, но полицейский не позволил.

— Стойте! — заорал издали Гото. — Стойте, не топчитесь по этой дороге.

Ронан остановился в замешательстве. И что это — он теперь не может подъехать к своему же дому?

Ладно, сейчас спросит об этом самого Гото — раз уж тот изволил направиться к нему. Тот торопился, едва не переходя на бег.

Пройдя половину пути, он вдруг свернул с ровной дорожки и потопал прямо через пожухший кустарник. Гото продирался, не обращая внимания на цепляющиеся за его камзол колючие ветки. Ноги цеплялись за корни и густые заросли, однако его это не останавливало. Ронан недоуменно наблюдал за ним.

— Не ездите по дороге! — крикнул Гото, не дойдя нескольких десятков шагов, и продолжил шествие сквозь переплетение ветвей. — Объезжайте по кустарнику! Вот здесь же, — он повел рукой вокруг себя.

Ехать через кустарник?! В то время, когда есть удобная подъездная дорога.

— Зачем так нужно, эсквайр? — осведомился Ронан, борясь с желанием сообщить ему все, что думает о нем.

— Следы! — рявкнул Гото. Поняв, что барон его услышал, остановился, уперев руки в колени и тяжело отдуваясь. — Здешняя полиция и так натоптала безобразно. Затоптала все следы — и на подъездной дороге в том числе. Я пытаюсь сохранить хотя бы то, что еще возможно.

— Вон что, — протянул Ронан.

Окинул тоскливым взором обширную полосу кустарника. Нет, вздумает ехать сквозь все это безобразие на лошади — вылетит из седла головой прямиком в колючки.

Соскочив с коня, перекинул поводья опешившему полицейскому. И, ворча и ругаясь, полез в кустарник. Кой квадратный демон снова дернул его одеться, как приличный человек?! Ясно ведь стало еще вчера, что с расследованием пожара о приличиях можно забыть начисто. Что там за следы такие на дороге, что по ней ни проехать, ни пройти нельзя?!

Гото дожидался его на месте, выпрямившись посреди густых зарослей, достигающих колен.

Ронан продирался, отмечая перемены: если там, где его остановили, кустарник покрывала свежая сочная листва, то ближе к поместью она становилась пожухшей. Кое-где листочки свернулись и пожелтели. Видно, огонь бушевал нешуточный — опалил и полосу кустов, и деревья неподалеку. Вон, и деревья по обе стороны от подъездной дороги, что росли ближе к дому, тоже увяли. Листья высохли и свернулись, а у ближайших даже кончики веток оказались подпалены. Поразительно, как не занялись от огня.

Когда они с Гото очутились на широком дворе перед бывшим родовым гнездом баронов Гревилль, Ронан перевел дух. Не верилось, что они таки выбрались из зарослей.

— Наши люди уже осматривают дом, — поведал сыщик. — Точнее, то, что от него осталось, — он выразительно кивнул на строение, покрытое сажей и подпалинами.

— А местные власти?

— Разумеется, они все осмотрели здесь сразу, как только обо всем стало известно. Сюда даже приезжала служба тушения пожаров — ваш управляющий поднял тревогу. Но это случилось слишком поздно. Они добрались незадолго до рассвета, огонь к этому времени стал угасать.

— Потому что уничтожил все, что только мог уничтожить, — убито завершил мысль Ронан.

— Я сочувствую вам по поводу произошедшего. Хвала святому Иерониму — никто из людей не пострадал.

— За исключением баронессы.

— За исключением баронессы, — эхом откликнулся сыщик. — Тем не менее, мы немедленно начнем поиски. Внутри строения тела не нашли. Никаких следов.

— Но огонь…

— Каким бы страшным ни был пожар — должно было остаться хоть что-то. Хотя бы обугленные кости. Простите, что вынужден произносить при вас это, — повинился сыщик, вторично проявив человечность, которой барон накануне в нем не заметил. — К тому же едва ли она стала бы покорно ждать своей участи внутри горящего здания. Она обязана была хотя бы попытаться вырваться из пламени! У вашей жены не было магического дара? Хотя бы малейшего. Иногда это способно спасти человеку жизнь в безнадежной, казалось бы, ситуации.

— У нее был до крайности слабый дар управления огнем, — задумчиво отозвался Ронан. — Но это даже не дар. Так, скорее — насмешка Творца. Фиона даже спичку поджечь могла через раз. Или через два. Чаще всего она пыталась использовать дар, чтобы тушить свечи после того, как улеглась. Сами догадаетесь, с каким результатом?

— О. А устроить пожар случайно — как раз пытаясь потушить свечу — она не могла?

Ронан с полминуты глядел в лоб сыщику. Потом решительно помотал головой.

— Исключено, — убежденно заявил он.

И невольно рассмеялся. Вспомнил жену — худую, плоскогрудую и вечно прямую, точно палку проглотила. С этим извечным высокомерным, чопорным выражением, застывшем на лице, с поджатыми губами. Попытался представить, чтобы она мановением