Шрифт:
Закладка:
Я на берегу.
И тут же мое тело взбунтовалось. Я кашляю морской водой и скудным содержимым своего желудка. Я кашляю до тех пор, пока в горле не становится сухо и пульсирует. Живот спазмируется. Меня рвет до тех пор, пока ничего не остается, и я, перевернувшись, падаю на песок, волны бьются о мою руку.
Луна все еще над головой, смотрит. Ждет. Постепенно я прихожу в себя настолько, что могу сесть и смотреть на волны. Была ли сирена реальной? Или это был сон наяву? Ламинария завязана вокруг меня вместо его рук. Я останавливаюсь, чтобы снять его.
Вокруг моего левого предплечья — вихри пурпурного и золотого цвета. Первый — почти в тон моему платью и резко контрастирует с оттенком моей кожи, второй — почти сливается с ней. Это те же татуировки, что и на его правой руке. Зеркальные.
Я тру свою плоть. Отметины остаются на месте. Они не поддаются воздействию ногтей и морской воды. И тут я понимаю, что моего обручального кольца нет, оно сорвано с пальца. Ужас сочетается с облегчением. Эмоции заглушаются звуками, заполняющими мой разум, и проявляются в виде слов на задворках сознания, пока я смотрю на эти странные завихрения:
«Подношение,
жизни прекрасной,
Старинному
И древним божественным.
Во всех уголках земли,
Все глубины моря,
Откроются перед тобой.
Ни растение, ни человек,
Ни птица, ни зверь,
Не удержат тебя
когда ты захочешь освободиться».
Эхо мелодии доносится издалека, как бы подпевая моим мыслям, и обрывается низким, громким звоном колокола. Как это уже прошло тридцать минут?
Вдали показался маяк. Я вынырнула на одном из далеких берегов, окружавших меня долгие годы.
После десяти минут сидения, вдыхания великолепного воздуха и массирования предплечья, которое, как я рада, чувствует себя вполне нормально, несмотря на новые отметины, я встаю и поворачиваюсь спиной к маяку, оставляя все это позади себя.
Если я буду быстр, то уйду к рассвету. Чарльз, несомненно, считает меня мертвой, а значит, не станет сообщать в Совет о моем отказе от брачного контракта. Пока никто не знает, что я жива… Я наконец-то свободна.
Пять лет свободы по воле сирены. Пять лет на приключения, о которых я всегда мечтала.
Практически вечность…
Глава 1
Четыре года и шесть месяцев спустя…
Четыре угла одного листа бумаги хранят мою судьбу. Письмо дрожит на моих пальцах, и этот звук почти возвращает меня в полдень, проведенный в пыльном, захламленном кабинете. Все началось с комка пергамента. И закончится одним.
Я начинаю читать.
—
УВЕДОМЛЕНИЕ ОБ ОКОНЧАТЕЛЬНОМ РЕШЕНИИ СУДА
По поводу Дела: Элизабет Виктория Датч против Чарльза Джола Вакстоуна
—
Я втягиваю и задерживаю дыхание. Окончательное решение. Вот оно. Пять лет я работала над этим моментом.
Хотя, как бы мне ни хотелось читать дальше, мой взгляд все время останавливается на второй строчке. Странно теперь видеть свое имя, написанное на бумаге. Это имя умерло в холодном море той давней ночью. Сейчас в мире есть только один человек, который пользуется этим именем… и то исключительно по злобе.
Я стряхнула с себя это склизкое, навязчивое чувство и продолжила читать:
—
Совет Тенврата вынес решение по поводу Принудительного Расторжения Брака, о котором просила Элизабет Виктория Датч.
Изучив дополнительные документы, предоставленные Датчем и Вакстоуном, а также все обстоятельства дела, Совет пришел к следующему заключению:
Расторжение брачного контракта: ОДОБРЕНО
Прекращение компенсационных выплат: ОДОБРЕНО
—
С шипением воздуха вырывается звук, нечто среднее между приглушенным всхлипом и криком триумфа. ОДОБРЕНО. Никогда еще одно слово не значило для меня так много.
Я свободна. Моя личность, мой кошелек, сама моя душа наконец-то свободна от него…
— Виктория? — Эмили придвинулась ближе ко мне, несомненно, обеспокоенная тем, что мои выражения лиц качаются как маятник. Она все еще прижимает к груди конверт, из которого я вырвала письмо. Мы сгорбились в кабинке у задней стены Наклонного Стола. Наше обычное место в семейной таверне.
Но я не отвечаю, я продолжаю читать. Это еще не все. Если я что-то и знаю, так это то, что Чарльз — мелкий, ничтожный человек, который не убирает когти со всего, что считает своим. Он терроризирует меня на каждом шагу. Начиная с требований выплатить компенсацию, чтобы дополнить его «утраты» на маяке без меня, и заканчивая обвинениями в том, что я причастна к сиренам, и делая все возможное, чтобы очернить мое имя перед всеми, кто будет слушать. Нет поступка, который был бы ниже его достоинства, когда речь идет о чем-то, что могло бы причинить мне вред.
Письмо продолжается:
—
На следующих условиях, применимых с учетом страданий Вакстоуна и вложений Тенврата в Датча как смотрителя маяка, а также с учетом изменения обстоятельств для Датча, Элизабет Виктория Датч будет должна:
10 000 кронов Совету Тенврата
Возврат 5 000 кронов за каждый год, в течение которого совет финансировал проживание и питание Датча в качестве смотрителя маяка, включая первоначальные расходы на создание.
10 000 кронов Чарльзу Вакстоуну
Ежегодная компенсация в размере 200 крон за дезертирство из брака, рассчитанная на 50 лет.
Выплаты должны быть произведены ровно через год после вручения настоящего уведомления.
Если эти выплаты не будут произведены, совет присудит Вакстоуну адекватную замену помощника маяка из числа ближайших родственников Датча. Если же желающих или способных на это не найдется, все носители фамилии Датч из числа ближайших родственников будут отправлены в тюрьму для должников, чтобы выплатить все оставшиеся долги из расчета один год за тысячу кронов.
—
Внизу еще что-то, но это все официальные печати и подписи Совета Тенврата, за которыми следует длинный список досье и документов, которые мы с Чарльзом подавали на протяжении многих лет. В самом верху — его первоначальное заявление об уходе, затем — его ходатайство о возмещении ущерба. Моя первая просьба о расторжении брака, вплоть до третьей
