Две руки обхватывают меня за плечи. Чарльз пришел за мной. Я не могу поверить, что он это сделал. Я никогда не думала, что он добровольно пойдет за мной в океан… или заплывет так глубоко. Может быть, ему не все равно…

Я ошибаюсь.

Луна полностью исчезает, поглощенная океаном ночи, а меня тянет все дальше вниз, сознание ускользает от меня и смешивается с мелодией, все еще звучащей в моих ушах. Другие сирены, кажется, исчезли. Одна из них забрала меня к себе. На секунду перед глазами возникает лишь бесконечная пустота. Но затем в потоках, пульсирующих в такт его мелодии, заплясали искорки света, похожие на светлячков. Холод уходит из моих костей, и в них вливается тепло. Мысли возвращаются ко мне. Я моргаю, просыпаясь.

Меня скручивают, обхватывают руками за талию, и я встречаю взгляд своего спасителя. Нет, моего врага.

Лицо этого человека отличается от лиц его сородичей. Освещенное плывущими по течению сферами света, ярко-зеленые и лазурные оттенки подчеркивают высокие щеки, нависающие над изогнутой челюстью и острым подбородком, имеющим почти человеческую форму. Это не впалые, скелетные углы предыдущих сирен. А нечто более полное, более… реальное. Такое же реальное, как изгиб его хвоста подо мной.

От щек, где располагались бы человеческие уши, плавно поднимаются тяжи бледных хрящей, переходящие в веера бирюзовых перепонок, напоминающих рыбьи плавники. Его брови нахмурены. Это две платиновые дуги того же оттенка, что и волосы, разметавшиеся по лицу. Еще больше пятен света освещают его щеки и сияют под интенсивными темно-карими глазами. Не молочные. Не пустые и мертвые. Это яркий, умный взгляд мужчины в расцвете сил.

У него светлая кожа, а правая рука почти полностью покрыта татуировкой в виде линий и цветов — черных, темных, белых, которые расходятся по шее и груди, разматываясь, как ленты. На левом предплечье — аналогичные знаки. К спине пристегнуто деревянное копье. И хотя он выглядит не намного старше меня, от него исходит аура безвременья.

Он неестественный. Неприятный. Запретный.

Он внушает ужас.

И все же… Я остро ощущаю его сильное тело, прижатое к моему, когда он одной рукой обнимает меня под ребра. Наши носы почти соприкасаются, когда он проводит кончиками пальцев по моему виску, отгоняя волосы, летящие мне в лицо. Моя плоть внезапно вспыхивает, воспламеняясь от самого легкого прикосновения. Он смотрит на меня так, как смотрят на бога, как будто мир начинается и заканчивается со мной, здесь, в этот единственный момент.

— Человек… — Его голос эхом отдается у меня в ушах, а обе руки снова обхватывают меня. Он бросает вызов законам природы и говорит, не шевеля ни губами, ни руками. — Ты умираешь.

Я знаю это. Удивительно, что я еще в сознании. Я чувствовала, как на меня наваливается вечный сон. Но я здесь… несмотря ни на что.

— Моя песня лишь оттягивает неизбежное. Но я могу спасти тебя.

Что? Эта мысль пронеслась в моей голове. Мягкая. Незамеченная.

По его губам скользит ухмылка, и тени вокруг его лица смещаются, цепляясь за каждую зловещую, почти зловещую грань его выражения. Он наклоняется. Ближе. Моя спина выгибается дугой, плоть болит, как будто все это вдруг стало слишком тесным. Бедра и торс прижимаются к нему, когда мы наклоняемся в воде, и он пожирает меня глазами.

Каким-то образом, даже когда он говорит, его песня продолжает звучать в глубине моего сознания, сглаживая мои тревоги и страхи. Приглашая меня погрузиться в нее — в него. Я борюсь с этим желанием. Яростно моргаю, пытаясь удержать внимание. Я не сдамся.

— Спокойно, спокойно, — успокаивает он. — Так или иначе, все это скоро закончится. Либо я спасу тебя. Или я отпущу тебя и брошу в море.

Нет… Должно быть что-то еще. Это не может быть концом.

— Очень хорошо. Я спасу тебя. Но это будет стоить мне и моей магии очень дорого, поэтому цена будет высокой. Через пять лет я приду, чтобы забрать то, что принадлежит мне.

Пять лет.

Через пять лет мне будет двадцать пять, почти двадцать шесть. Кажется, что прошла целая вечность. Пять лет, чтобы увидеть мир, и ничто не будет меня сдерживать. Пять лет свободы. Или смерти.

— Ты согласна? — Мышцы пульсируют под нарисованными отметинами его плоти, когда его руки напрягаются вокруг меня. Его пальцы скользят по моей спине. Они горячие сквозь тонкую ткань моего платья.

Все — это сделка, обмен. Моя жизнь. Моя свобода. Но это я знаю уже давно. Каким бы невозможным все это ни казалось… я не вижу другого выхода. Если я умру сейчас или через пять лет от руки сирены, это не имеет большого значения.

Мне удается кивнуть.

— Я знал, что ты согласишься, — мурлычет он в глубине моего сознания и снова начинает петь. Сирена окутывает меня своей песней. Она течет по мне. Во мне.

Я прижимаюсь к его сильному телу. Вода больше не проходит между нами, но течение все еще остается. Энергия, сущность… нет, должно быть, это сырая магия, которая бурлит и течет между нами, пульсирует, продолжая поддерживать во мне жизнь. Она набухает и поднимается. Я беззвучно задыхаюсь, голова слегка откидывается назад, глаза закрываются, как будто я присоединяюсь к его песне. Бесконечное повторение слов в такт с моим трепещущим сердцем.

Океан соленый на вкус, тело покалывает, словно тысяча рук пробегает по нему, удерживая жизнь. Сирена наклоняется вперед, ее хвост обвивается вокруг моих ног. Я все больше и больше погружаюсь в его песнь-заклинание. Мои мысли мимолетны. Скоро мой разум станет таким же пустым, но бесконечным, как пустота океана вокруг нас.

Его правая рука скользит по моей левой руке, пальцы обжигают. Его левая рука поднимается между лопаток и обхватывает мой затылок. Мои глаза встречаются с его глазами, и последнее напряжение, которое Чарльз создал в моем маленьком теле, покидает меня. Я хватаюсь за сильные, скульптурные плечи сирены. Я держусь за жизнь и отпускаю все остальное.

Вокруг нас поднимаются пузырьки. Воздух снова врывается в мой нос. Это ощущение заставляет меня хихикать в глубине горла. Я словно нахожусь в бокале игристого вина. Поднимаюсь все выше, и выше, и выше, пока…

Моя голова разбивается о поверхность волн. Я резко вдыхаю, но только на секунду, прежде чем волна обрушивается на меня, и я падаю обратно под воду. Я кувыркаюсь, одежда закручивается, завязывается узлом, а его руки все еще