— Тогда я открою. — Я провожу пальцами по своему испещренному чернилами предплечью, направляясь к выходу.

Я потратила годы на поиски информации. Я искала хоть какие-то слова или подсказки о том, какая магия сирены была применена ко мне той ночью, чтобы я могла лучше ее использовать. Если она так много помогала мне на протяжении многих лет в пассивном состоянии, то что я смогу сделать с этой силой, если овладею ею? Я могла бы стать колдуньей морей. Я могла бы показать Чарльзу хотя бы частицу того страха, который он внушал мне и моей семье. Я бы прокляла его имя, как он проклял мое. Хуже того.

Я стала моряком, думая, что смогу снова встретиться с сиреной. Чтобы научиться пользоваться силой или, может быть, выторговать себе жизнь.

Но все слухи о сиренах — это слухи о чудовищах. Каждый шепот и каждая легенда говорят о чудовищах, которые опустошают моря. И за все годы, проведенные в океане, я ни разу не видела другой сирены. Это тоже часть магии, решила я. Быть неуязвимым для зова его народа. Эта таинственная сила и защита, которую он дал мне, огромна по своим возможностям.

И все же я так и не смогла использовать ее достаточно хорошо, чтобы освободить себя от Чарльза. Я сжимаю руки в кулаки. Если бы я только была сильнее…

Прежде чем выйти на улицу, я затыкаю уши ватой. Я давно поняла, что это не обязательно для меня, но все равно делаю это для видимости. Единственные песни сирен, которые действуют на меня, это те, что поет его голос. Он шепчет в глубине моего сознания почти каждую ночь. Покалывание по коже, когда я провожу пальцами по метке, которую он оставил на мне, как визитную карточку.

Мурашки бегут по коже предплечья, поднимаясь вокруг татуировки, при одной мысли о нем. Не обращая на это внимания, я распахиваю тяжелую дверь таверны и выхожу на улицу, в доки Денноу. В нескольких шагах от двери — знакомый, потертый сэндвич-щит с облупившейся краской. Она гласит:

ТАВЕРНА НАКЛОННЫЙ СТОЛ.

ЛУЧШИЙ ЭЛЬ В ДЕННОУ.

Отцовское пивоварение — это действительно сила, с которой нужно считаться, и когда меня не станет, весь Денноу наконец поймет это. Торговля Матери выросла в десять раз с тех пор, как я стал капитаном — можно только представить, что будет, когда моя репутация перестанет быть для некоторых причиной сдерживаться. Работа, которую мне удалось найти для Эм в Совете Тенврата, стабильна и постоянна, и я уверена, что они полюбят ее еще больше, когда им больше не придется иметь дело со мной.

Они должны были быть в порядке после моего ухода. Но теперь я должна двадцать тысяч кронов. Больше, чем я когда-либо видела в своей жизни. Больше, чем вся закладная Наклонного Стола. Больше, чем все суда всего флота Торговой Компании Эпплгейт.

Я не позволю своей семье нести это бремя.

Мимо проходит женщина, заткнув уши ватой. Она подносит большой палец ко рту и прикусывает его в оскорбительном жесте. Я встречаюсь с ней взглядом, и в моем выражении лица появляется холодная, отстраненная элитарность. Я лучше тебя, пытаюсь сказать я одним только взглядом. Ты считаешь меня ниже, чем грязью, но я превосхожу тебя… так что же из этого следует?

Взгляд возымел желаемый эффект, и она заспешила быстрее. Исчезает. Я сохраняю выражение лица, скрывая, как глубоко ранят меня эти неприятные слова и взгляды. Но даже когда я пытаюсь отмахнуться от них, голос Чарльза звучит настойчиво, как и прежде: Кто может любить тебя?

Я возвращаюсь в дом.

Едва я успела сесть и взять свой бокал, как Эмили хлопнула в ладоши и воскликнула:

— Ну, когда же появится новый счастливчик?

Я фыркнула в свой бокал, закашлявшись элем.

— Эм, чернила на приговоре еще даже не высохли! — Сейчас не время для этого.

— Ты была замужем только на бумаге — за ослом, надо сказать…

— Эмили Датч, — выругался Отец.

Она игнорирует его.

— Но не по духу в течение многих лет. Твое сердце было не с ним.

Было, когда-то. По крайней мере, я так думала. Чарльз сказал мне, что любит меня, и менее чем через два года…

— Достаточно было быть замужем по бумаге. — Я смотрю на нее твердым взглядом. Она знает, какие границы я не переступлю. Даже если Чарльз был собственником, холодным и жестоким, я дала ему клятву. Клятву, которую я пыталась нарушить, но… пока она не будет нарушена, я не переступлю эту черту. Все они видели во мне негодяя, лжеца, нарушителя клятвы. Единственный способ сохранить голову — это быть немного лучше, чем они думают. Я должна была верить, что мое слово все еще что-то значит, даже когда все пытались сказать мне, что это не так. Я могла бы сломаться, если бы отказалась от этого.

— У меня была своя история любви. — Как бы жалко это ни было. — Ничего не вышло. Ну и ладно. Есть истории не только о любви. У меня есть более важные вещи, на которых стоит сосредоточиться.

— Ты всегда «сосредотачивалась на главном». — Она подражает мне с полузакатившимися глазами. Это довольно нелестно, но я не могу сдержать усмешку.

— Да, и сосредоточенность — это то, как я стала лучшим капитаном во всем Тенврате и за его пределами.

— Сердце, вечно находящееся в пути, никогда не успокоится на одном человеке, — мягко говорит отец. Это отголосок Маминой мантры — то, что всегда зовет ее домой.

— Только не ты, па. — простонала я. — Послушай, мое сердце не может быть более полным. Вы трое значите для меня все. Здесь нет места ни для кого и ни для чего другого.

— Знаешь, что для нас важно? Знаешь, что также должно быть важно для тебя? — Эмили указывает на меня, наклоняясь, чтобы погладить мою грудь. — Ты. Твое счастье.

— Твоя сестра права, — добавляет Отец.

Я вздыхаю. Я не ожидала такого развития событий. Но это лучше, чем если бы они спрашивали подробности, которые я не хочу сообщать. — Я счастлива, когда вы все счастливы.

Эмили надувает щеки и хмурится на меня. Из-за квадратного подбородка ее лицо кажется круглым, как дыня, когда у нее такие щеки. Она так похожа на нашего отца, унаследовав его карие глаза и сильную челюсть.

В то время как я вся наша мать.

Мои глаза — как бушующее море, серые и голубые, такие же беспокойные, как и мой дух. Так сказал мне Чарльз, когда мы впервые