Я вернулся в дом и тут же увидел, как в холл стремительно вошла Мессалина. С ней была маленькая девочка, а в руках она держала сверток, который, как я догадался, и был прибавлением в их семействе.

– О, Луций!

Мессалина бросилась ко мне и прижала к своей пышной груди так, будто мы были самыми близкими друзьями. Сверток, от которого скверно пахло, оказался зажат между нами, и его содержимое пискнуло.

– Это твой новоиспеченный кузен Тиберий!

Я посмотрел на его личико и постарался изобразить улыбку, но больше всего в тот момент мне хотелось высвободиться из объятий Мессалины.

– Очень милый, – сказал я.

Мессалина притянула к себе Октавию и заключила в свои объятия нас обоих – или, вернее, троих, если считать со свертком.

– Кузены, разве это не прекрасно? Как же хорошо, что мы есть друг у друга!

Мессалина внезапно отпустила нас и выпрямилась. Голос у нее изменился. Она послала за рабом, чтобы тот присмотрел за детьми. К детям она, естественно, причисляла и меня, однако я медленно, но уверенно отошел от нее и направился в свою комнату. Еще чего, решила приравнять меня к своим младенцам!

Довольно долго я играл с колесницами, наслаждался тишиной и примерял миниатюрные театральные маски, которые специально для меня сделал Парис. Потом начался дождь, мягкий стук капель по крыше убаюкал меня, я положил голову на руки и задремал.

Сколько я так проспал, не знаю, но, когда проснулся, за окнами уже было темно. За дверью послышались тихие шаги, и кто-то заглянул в мою комнату – я закрыл глаза и притворился, будто все еще сплю, а потом с трудом расслышал, как в соседней комнате кто-то доложил, что никто не подслушивает и можно говорить. Последовала беседа, в которой принимали участие несколько человек; они говорили негромко и часто перебивали друг друга, так что я не мог различить и разделить голоса.

Что у них за секрет такой, если они боятся, что я – или кто-то другой – их услышу? Мне так захотелось это выяснить, что я потихоньку вышел из комнаты и опустился на четвереньки, чтобы можно было медленно, но верно двигаться вперед и оставаться незамеченным, если кто-то посмотрит в мою сторону.

Они собрались в библиотеке вокруг большой жаровни. Тетя, Клавдий и еще одна женщина, которую я раньше не видел, сидели на скамьях; остальные стояли. Увидев их всех, я юркнул обратно в коридор и навострил уши. Перед глазами еще стояла картина: все жестикулируют, мужчины ходят взад-вперед.

Первое, что я услышал:

– …он не сошел с ума окончательно, просто на него накатывает безумие, а потом все приходит в норму.

Второе:

– Только накатывает быстро, а приходит в норму очень медленно.

И дальше:

– Если это никому не вредит, пусть себе рядится в Юпитера или соединяет свой дворец с его храмом, но число убийств растет с каждым днем. Да, я утверждаю: число убийств растет. Даже то, что я это говорю как само собой разумеющееся, – ненормально.

Они наверняка о Калигуле. Я мог бы свидетельствовать, что он – убийца… он пытался убить меня.

– Говори тише, рабы…

К сожалению, они заговорили тише, и пришлось напрячь слух.

– Он был болен, и я подумал, что может и не оправиться. Но он выздоровел. И потом, случись с ним что-нибудь, кто его сменит? Его единственный ребенок – маленькая девочка, и он не усыновил взрослого в качестве наследника.

– Об этом действительно небезопасно говорить. Даже здесь. Шпионы могут быть повсюду.

– Тогда нам следует признать, что он нас контролирует и мы бессильны. Хоть кто-нибудь чувствует себя в безопасности? Он ведь бьет наугад.

– Никто не может чувствовать себя в безопасности. Даже собравшиеся в этой комнате, хоть мы ему и родня. Мы знаем, что он убивает родственников. Хоть Птолемея Мавританского спросите… Только он уже не сможет заговорить.

Я вскочил на ноги и вбежал в комнату. Страх и ненависть к Калигуле заставили забыть об осторожности.

– Я! Я могу говорить! Он хотел меня утопить!

Все одновременно повернулись в мою сторону.

– Луций! – изумилась тетя Лепида. – Ты должен немедленно вернуться к себе. Иди и ложись спать.

– Уже п-поздно, – сказал Клавдий. – Он все с-слышал, и он с-слишком большой, чтобы з-забыть. Но у него есть честь. Он никому не расскажет о т-том, что услышал. Т-так, Луций?

У Клавдия тряслась голова, но говорил он здраво.

– Да. И никто не должен повторить того, что я скажу сейчас. Он взял меня на свой корабль и хотел принести в жертву Диане. Он по-всякому меня называл, а потом бросил в воду. Меня спас один солдат.

– Думаете, солдаты по-прежнему ему верны? – спросила Мессалина.

– П-преторианцы т-традиционно верны императору, – сказал Клавдий. – Но они могли бы…

– Я слышала, он их унижает и всячески над ними насмехается, – заметила Мессалина. – Станут ли они и дальше это терпеть?

– Зависит от т-того, с-скольких он унижает, – отозвался Клавдий.

Еще одна здравая мысль.

Тут встала женщина, которую я до того дня никогда не видел.

– Я могу предложить другое решение, если вы пожелаете с ним согласиться, – сказала она.

У нее были темные волосы, но прежде всего я отметил спокойствие, с каким она говорила, и ее осанку.

– Меня знают под псевдонимом Локуста, в целях безопасности я не стану раскрывать свое настоящее имя. Мое ремесло – приготовление амброзии, которая уже многих отправила на Олимп… Хотя на вопрос, превратились ли отправленные туда в богов, я не смогу вам ответить.

– Другими словами, ты отравительница, – заключила Мессалина. – Мы не опустимся до подобных методов. Но в подтверждение собственных слов не могла бы ты поведать нам хоть об одном… своем успехе?

– Конечно нет. Я не настолько глупа. У меня чистая репутация, и мне никогда не выдвигали обвинений. Только круглая дура может объявить на весь свет, что приложила руку к тому, что все считают естественным ходом вещей. Доверьтесь мне, а я продемонстрирую вам свое умение на любом животном, какое вы выберете. Кроме того, вы можете заказать средство очень медленного действия, среднего или мгновенного. Все зависит от… от события, соответствующего вашим целям.

– Мы могли бы на это пойти, – сказала Мессалина.

– Я не с-стану в этом участвовать! – возвысил голос Клавдий. – М-мои уши этого не слышали! Все п-поклянитесь! – Он оглядел собравшихся в библиотеке и остановил свой взгляд на мне. – И ты, маленький Луций. Я не слышал н-ничего из т-того, что было з-здесь сказано.

– Да, Клавдий, ты – мой двоюродный