Шрифт:
Закладка:
– Я… прости. Я просто хотел послушать вблизи…
У меня задрожали колени, но не от страха, а оттого, что божественная музыка вдруг умолкла.
– Я всего лишь упражняюсь, – сказал юноша. – Кифара – строгая госпожа, она не так просто делится музыкой, и не с каждым. Она заставляет себя упрашивать.
Я понимал, что такой инструмент под силу только взрослому (для ребенка он был слишком большим и тяжелым), но в тот момент решил для себя, что, как только вырасту, обязательно научусь на нем играть.
– Ты кто? – спросил юноша.
Я понял его озадаченность, ведь я был слишком большим, чтобы сойти за сына Мессалины, и при этом слишком прямолинейным для раба.
– Луций Домиций Агенобарб, – ответил я.
– Понятно, внучатый племянник императора, – сказал юноша. – Мы все про тебя знаем.
– Знаете? Что знаете?
Мне стало интересно, как получилось, что этот музыкант что-то обо мне знает.
– Ну, по правде говоря, мы знаем о твоем происхождении, а больше ничего. Например, мы не знаем, что ты любишь больше – кефаль или мясо ягненка. Или умеешь ли ты плавать.
– Мне больше нравится кефаль, – уверенно заявил я.
Но про плавание не ответил… Меня даже передернуло, когда он об этом упомянул.
Юноша, взмахнув правой рукой, извлек из кифары еще один божественный звук, и мелодия умолкла. Я ждал, но он так и не продолжил.
– Спасибо тебе, – сказал я. – Возможно, когда я подрасту, ты дашь мне уроки игры на этой кифаре.
– Если ты об этом вспомнишь, – улыбнулся юноша. – И если я все еще буду здесь.
Я медленно вернулся в отведенную мне комнату, и день снова стал обычным.
VI
Лето в том году выдалось жарким. В моей комнате на вилле тети было очень душно, и я сказал ей, что, когда ложусь спать, чувствую себя тестом, из которого вот-вот испекут лепешку.
– Что ж, полагаю, тебе нужен раб, который будет стоять над тобой с опахалом, – ответила тетя. – Только лишних рабов у нас нет.
На полях чахли бобы, раскрывающаяся с утра ипомея к полудню сморщивалась; пруды с рыбой пересыхали; из фонтанов перестала бить вода, и они стояли, словно разинув рот. Это было время Сириуса, когда безумная звезда восходит и насылает среди лета палящий зной. Римляне покидали город: кто-то уезжал к морю, кто-то – в горы, если у них там были дома. А мы сидели под шпалерами с увядающей зеленью, но там было не намного прохладнее, чем в доме.
И вот однажды на виллу доставили письмо из императорского дворца. Тетя жадно его схватила в надежде, что это вести от Мессалины (дочь редко ей писала, хотя Силана довольно часто вызывали в Рим), однако, прочитав письмо, сразу скисла и посмотрела на меня:
– Это для тебя, Луций, и для Силана. Император желает, чтобы вы сопровождали его в поездке. Куда вы направитесь, не пишет. И меня, в отличие от супруга, в который раз не пригласили! Ступай и приготовься в дорогу. Он, видимо, уже в пути.
* * *
Вскоре приехал Клавдий, я забрался в карету и сел рядом с ним; следом за мной забрался и Силан. Клавдий пока не прислал приглашение на гонки колесниц, но это его появление говорило о том, что он обо мне не забыл.
– Куда мы едем? – не утерпев, спросил я.
– Отправим п-призраков на вечный п-покой.
– Но где?
– Д-доверься мне. Разве я не г-говорил, что это с-сюрприз?
Силан тем временем оглядывался по сторонам, и явно не из праздного интереса к окружающей обстановке.
– Моей с-супруги здесь нет, – сказал Клавдий.
– Я вижу, – отозвался Силан.
– Надеюсь, т-ты не разочарован.
– Нет, меня это не расстраивает, хотя я всегда рад ее компании.
Клавдий хмыкнул, и карета тронулась с места.
* * *
Спустя несколько часов пути карета начала подниматься по довольно крутому склону холма. Когда добрались до вершины, я увидел, что она замыкается в большой круг, а в центре его сверкает на солнце озеро.
Круглое озеро… отражает небо… спокойная, неподвижная вода… И на воде два огромных корабля, напоминающие силуэтом гигантских скатов-хвостоколов. Я схватился за подлокотники своего сиденья.
– Не бойся, сегодня они сгинут. – Клавдий мягко взял меня за руку.
И карета покатилась вниз.
Мы стояли на пристани, а перед нами плавали два монстра. Я снова увидел, но уже не при свете факелов, бронзовые головы кабанов и волков, которые указывали на место каждого гребца. Увидел и рубку из белого мрамора, которую в тот раз заливал лунный свет. Все, что преследовало меня в ночных кошмарах, теперь лишилось своей магической силы. Яркий солнечный свет изгнал, выжег дотла мистику луны.
Клавдий поднял руку и приказал работникам, которых собрали на пристани:
– Разорить и утопить! З-заберите все ценное, затем ув-ведите в центр озера и затопите. – Он наклонился ко мне и взял за руки. – Сенат хочет осудить Калигулу на «проклятие памяти»[4]. Он был с-сумасшедшим и жестоким, я не м-могу позволить кому-то п-публично обесчестить м-моего кровного родственника. Н-но я могу сделать это сам. Его исключат из официальных с-списков, его статуи снесут, имя сотрут с м-монументов. Все с-свидетельства его безумия, р-расточительства и жестокости будут уничтожены. С-сегодня лунное затмение, и Диана не оскорбится: она н-не увидит, что мы с-сделаем.
Мне пришлось напрячь слух, чтобы услышать его слова за громким стуком молотов и треском досок обреченных на смерть кораблей. Работники перебрасывали на берег бронзовые морды, на каждой было закреплено большое кольцо.
Клавдий поднял одну и, прищурившись, на нее посмотрел:
– М-мастерская работа. Х-хочешь такую?
– Нет! – Я даже отшатнулся. – Уничтожь их всех!
– Мы их переплавим.
Клавдий повертел голову кабана в руке, и клык зверя поцарапал ему палец.
* * *
На закате разоренные корабли с бульканьем ушли под воду посреди озера. Пузыри, рябь на воде, а потом – тишина.
– Все, м-маленький Луций, их больше нет, – сказал Клавдий, – и т-тебе больше не н-надо бояться воды.
Обратно мы ехали молча, но где-то на полпути нас встретила группа конных преторианцев.
– Он здесь, з-заберите его и п-препроводите в Рим. – Клавдий повернулся к Силану. – Ты под арестом п-по обвинению в заговоре п-против императора. Я ожидал, что ты н-нанесешь удар во время этой поездки, п-поэтому весь день за нами с-следовали мои телохранители. – И он кивнул преторианцам: – Уведите его.
– Я ничего не сделал! – взвизгнул
