— Слышь, Кулибин, шёл бы ты… в огород, клубнику щипать!

И как догадался, что я чуть не заржал?

Дед тоже покачал головой и взглянул на меня с осуждением.

Из монолога Петра Васильевича я не пропустил только начало. За тыльной стеной сарая всё хорошо слышно, а клубничная грядка была у него именно там. Пока я её искал, хозяин двора успокоился и стал говорить более связно, без матюков.

Как я понял, первая партия получилась у него на ура. «Две штуки всего-то забраковал». И то потому, что «не стал дожидаться, когда тротуарная плитка окончательно высохнет и разобрал опалубку».

— Глянул я на неё, Степан Александрович, нет праздника на душе. Такое оно серое и невзрачное! Какой идиот будет тебе за укладку платить, если дешевле забетонировать двор? Рисунок какой пустить по лицевой стороне? Тут-то мне на глаза и попался диэлектрический коврик. А что если, думаю, положить на него поддон? Как будет смотреться плитка с полосками поперёк?

Дед что-то спросил. Так тихо, что я не расслышал.

— Нет, — перебил Петро, — почему зря? Это дело хорошее, перспективное. Только день сегодня не мой. Включил агрегат, глядь, опалубку из раствора стало выдавливать! Надо, думаю, взять что-нибудь большое, тяжёлое да сверху её придавить. Вышел во двор — участковый в калитку стучит. «Подворный обход, тащи домовую книгу». А у меня этим делом дочка всегда заведовала. В общем, от сих до сих, сорок минут прошло. Так замотался, что плитка из памяти вон. Кинулся — опалубка на полу, раствор уже наполовину схватился. Куда его? В тачку, да на дорогу…

— Ну как там студентка твоя?

— Младшая-то? — Голос Петра Васильевича размяк, потеплел. — В стройотряде сейчас. Пишет что трудно. Это ей-то, Степан Александрович, трудно, а городским?

— Научат, коль есть в кого. А я завтра свою еду встречать.

— Радость в доме.

Мужики загремели спичками, сосчитали тучки на небе, перешли к прогнозу погоды. Самое время выходить на свободу. Торчать в огороде мне, честное слово, поднадоело. Клубника уже начала отходить. Перелопатил всю грядку, а ни одной крупной ягоды не нашёл.

— Вот и Кулибин! — обрадовался Петро так искренне, что я даже малость смутился. — Ты, Сашка, зла на меня не держи. Ну, наорал. Привыкай, дело житейское. Без крепкого слова и работа не спорится.

Я запрокинул голову и посмотрел ему прямо в глаза.

— Вы тоже меня простите за то, что хотел засмеяться…

Дед одобрительно крякнул:

— Вот это по-нашему!

— К столу не зову, не до меня вам, — замысловато попрощался хозяин. — Вопросы есть? Вопросов нет. Извиняйте, что не вовремя пригласил.

— И пра. В лавку за керосином надо успеть. И у тебя дела…

— Как сажа бела, — засмеялся Петро.

Твою же дивизию! — чуть не подпрыгнул я, и выпалил скороговоркой:

— Нужно печную сажу в раствор добавлять!

Ладони, сцепившиеся в рукопожатии, дрогнули и распались. Изумлённые мужики дружно расселись по своим чурбачкам.

— А я тебе что говорил? — наконец, разродился Петро, — молодые мозги, оборотистые…

После ужина бабушка достала из-под перины свой кошелёк, вытряхнула наличность на стол. Дед тоже наведался в карман пиджака, внёс свою лепту. Финансовая мобилизация случалась в семье считанные разы, ввиду непредвиденных обстоятельств. То, что мать привезёт какие-то деньги, в расчёт не бралось. Старики привыкли рассчитывать на себя. И надо было быть последним жлобом, чтобы заначить найденный на дороге рубль.

Мучимый угрызениями совести, я прошёл в свою комнату. Там ещё пахло свежей покраской. Капелька на стекле хоть и покрылась морщинистой пленкой, но конкретно испачкала палец.

— Огурчики надо купить. Надя их очень любит, — доносилось из кухни.

Я скривился, как от зубной боли. Злополучный рубль прожигал карман. Взвесив его в ладони, я задал себе конкретный вопрос: что сейчас более важно, мамка или Гагарин? По всему выходило, что мамка.

Эх, время, время! Не лечит оно, не обезболивает, а прячет горечь утрат под чёрствую корку забвения. Теперь и не угрызёшь. А когда-то… нет, кумиром он был для всех пацанов, но для меня чуточку больше. Мы ведь, с Юрием Алексеевичем в один день родились, девятого марта. Он был летуном, и на фотографиях в форме был чем-то неуловимым похож на отца. Нет, эти деньги для него сегодня важней.

Внутренне протестуя, я сунул рубль на дно своего ящика, под учебники и тетради. Там же увидел книгу «Дорога в космос», которую до этого обыскался на полке. Когда я её последний раз открывал? В шестом или седьмом классе? А ту фотографию помню. Гагарин в комбинезоне стоит на крыле учебного Як-18, вскинув правую руку в пионерском приветствии. Ну, здравствуй!

Я пробежал глазами первые четыре главы. Больше не дали.

— Фу-у-у, — закрутила носом Елена Акимовна, — аж глаза выедает! Хоть бы открыл форточку. И как ты тут, бедный, сидишь? Мыться иди! Чай у людей ночевать будешь. Щас я тебе полотенец достану…

В душе пахнет хозяйственным мылом. Наконечник садовой лейки, резиновый шланг, бронзовый промышленный кран, который нужно долго крутить прежде чем польётся вода. Она будет очень горячей, пока не иссякнет слой, который граничит с железом бочки. Зато я сегодня первый. Бабушки с дедушками сидят на скамеечках около летней печки. Там в самом разгаре расширенный семейный совет.

О старшей сестре Гагарин упомянул на первой странице. Ошиблась моя память. Звали её не Зина, а Зоя. О том, что она всю жизнь проработала медсестрой в местной больнице и никуда из Гжатска не уезжала, я вычитал в книге «Слово о сыне». Это мне почему-то запомнилось, а вот, фамилия мужа нет. Кто ж его знал, что когда-нибудь пригодится? А как было бы кстати!

Впрочем, есть ещё мизерный шанс. Вот встречу мамку, а как насмотрюсь на неё, схожу в городскую библиотеку. Возьму там подшивки газет за 1961 год. После сообщения ТАСС об очередном пилотируемом