Шрифт:
Закладка:
— Аккуратнее смотри. Если нора пошла наверх, руку туда не суй.
— Знаем, учёные. — И ещё один усатый полетел в траву. Вскоре три десятка раков шевелились в густой траве.
— Лёшка, хватит. Мы в чём их нести будем?!
— Ага, последнего зацеплю, и всё.
Лёшка сунул руку, глина заскользила под его рукой, что то вывернулось, но Лёшка крепко ухватил его и вытащил из воды.
— Лёшка брось. — Закричала Машка.
— Тикай, закричали мальчишки и бросились бежать.
Лёшка стоял один по колено в воде и прямо перед собой держал маленькую, чёрную гадюку. Она извивалась в его руке и смотрела на него маленькими чёрными глазами. Раздвоенный язык ощупывал воздух, а Лёшка стоял как вкопанный, с бледным как простыня лицом.
— Брось. — Снова закричала Машка.
— Бросай — Кричали мальчишки.
— Лёшка вздрогнул, точно проснулся от сна. Бросил змею и побежал на берег. Машка обняла его. — Что ж ты у меня дурак-то такой? Что ж ты всякую дрянь, в руки берёшь?
— Я думал рак, скользко было, я ухватил, чтоб не увернулся, а то не рак.
— Не рак. Тоже мне раколов, сума с тобой сойдёшь.
— Скажи, а ты, правда, пойдёшь за меня? Если позову?
— Пойду, если позовёшь.
— Ну, тогда я зову.
— Пойдём уже, раколов.
Они шли, держась за руки, по серой, высохшей дороге, когда нива догнала их, и, подняв пыль остановилась.
— Папка. Ну и достанется нам сейчас.
— Это, что такое? Ты где должен был быть?
— Константин Степаныч…
— Я тебе дам Константин Степаныч. Тебя уже час буксир ждёт. Я все поля объездил, а ты тут с Машкой. Я тебя сейчас…
— Константин Степаныч…
— Папа, не надо.
— Я тебе дам не надо. — Константин Степаныч, вынул ремень, Лёшка пустился наутёк. Он бежал, петляя по спелой пшенице, Константин
Степаныч бежал за ним, махая ремнём и ругаясь. Вдруг Лёшка стал как вкопанный и в упор посмотрел на отца Машки. — Что? — Опешил Константин Степаныч.
— Я это, завтра к вам сватов зашлю.
— Что?
— Я говорю, завтра к вам сватов зашлю. — Константин Степаныч, подошёл к Лёшке и поправил воротник.
— Сватов?! Ну, что ж засылай. Там и поговорим. А сейчас марш, к трактору.
— Я мигом, только вы меня и видели. — И Лёшка рванул, отталкиваясь от земли, так будто хотел взлететь.
— А ты давай в машину. На ферму еду, отвезу.
Скоро дорога опустела. И только жёлтые колосья, налитые спелым зерном, тихо качались над серой, растрескавшейся землёй.
Дачная история
Вечер. Скамейка. Тёмный куст сирени. Шорох платья. Шёпот.
— Иди ко мне.
— Подожди.
— Что?
— Сюда идут.
— Давай сюда. — Прячутся в кустах сирени.
Пара подходит к сирени. Садятся на скамейку.
— Нет, что ни говори, а малые дети, малые проблемы. Большие дети — большие проблемы. — Сказала она
— Да. А всё-таки хорошо, что уже не маленькие. Они гуляют, мы гуляем. Никто никому ничего не должен. — Ответил он.
— Не скажите. Малых бы уже уложили. И спокойно бы разговаривали. А тут, сиди как на иголках. Где они, что с ними.
— Они уже в таком возрасте, когда сами должны думать, где они и, что с ними.
— Вам легко рассуждать. У вас парень. А у меня девка. С парня, что? Гладки взятки. А девка потом, всю жизнь будет каяться.
— Не наговаривайте. Хорошая у вас девка. Умная, красивая. Такая цену себе знает.
— Да, знает. Уши развесит как дура, растечётся, а парням только того и нужно. В раз окучат.
— Ну, что вы не все такие. Мой вон, такой увалень, что не знает с какой стороны к этому делу подойти.
— Скажите, тоже. У вас парень золото. Скромный, воспитанный. Слово поперёк не скажет. Не то, что моя фурия. Так глазами срежет, что и не рада, что рот открыла.
— А вы думаете у нас лучше. День и ночь за компьютером. А подойдёшь, скажешь, поди, сынок мусор вынеси, так неделю потом ходит, фыркает. Точно я его носом в этот мусор и ткнул.
— Ох, детки, детки.
— Да, что мы всё о детях, да о детях. Ночь какая, луна, сирень. Пора и за себя поговорить. — Придвигается к ней.
— Да, что нам уже за себя разговаривать. Возраст уже не тот.
— Почему же не тот. — Обнимает её.
— Ну, скажите тоже. Мы с вами уже не дети.
— Вот и я о том же. Что ж нам всё, вокруг да, около ходить. Вы женщина видная, свободная. Я мужчина, так сказать в самом рассвете сил. Ничем, ни с кем, не связан. Что ж нам время зря терять? — Тянется к ней губами.
— Ах, я даже не знаю, что вам ответить на это. Всё как то спонтанно, как то, неожиданно. — Целуются.
— Ваши губы, это цветы магнолии.
— Ну, вы, тоже, скажите. Прям, так и магнолии.
— Позвольте ещё раз прикоснуться к этим чудным лепесткам.
— Вы меня в краску вгоняете.
— А это ничего. Это вам даже к лицу.
— Тоже скажите, к лицу. Да в темноте и не видно, поди, ничего.
— Вот и я говорю, не стоит смущаться. — Целуются.
— Мир мой перевернулся, когда я увидел, как вы помидорчики то свои подвязываете. Сколько любви, заботы. Эх, думаю, рядом с такой женщиной всю жизнь прожить можно.
— Скажите, прям, а за помидорчики я вам так скажу. С детства, к труду приучена. Ни минуты не могу без дела сидеть. Не то, что нынешняя молодёжь. Я вон своей говорю — Ты ж доча смотри, что вырастишь летом, на даче, то зимой в городе кушать и будешь. — Так она мне — Я мама, все, что нужно в магазине куплю. — А я ей — Так ведь, чтоб купить заработать надо. А она — У меня муж будет зарабатывать. — Так ведь такого мужа ещё поискать надо — Говорю. — За это мама — говорит — ты не волнуйся. — И в телефон, только её и видели.
— О чём только думают. — Согласился он. — Мой, вон ничего руками делать не умеет. Только и может, что с утра до вечера мышкой вертеть. Я ему говорю. Ты пошёл бы во двор. На турнике бы повисел, мышцу бы, какую накачал. Всё польза была бы. А он мне — Я говорит, батя, двадцать четыре часа мышцу качаю. — Я говорю, Какую ты там мышцу себе качаешь? Мышкой, на пальце?! Так ты там себе только паралич со временем накачаешь. А он