чем её построишь? Ты если говоришь, говори прямо. А то ходишь кругами, как будто я дурак, а ты тут одна умная.

Ветер пронёсся по дороге, поднимая клубы пыли. Небо заволокло тучами.

— Хочешь прямо. Хорошо. Скажи, ты, когда хоть раз, думал, о чем ни будь, кроме как пожрать, поспать и заняться сексом?

— Думал. Распредвал на тракторе полетел, а у меня работы не меряно. А ты тут ещё со своими заворотами. Голова от них уже пухнет.

Сверкнула молния. Гром прокатился по небу и затих как заглохший трактор. Первые, большие капли ударились о землю поднимая пыль. Скоро их стало много, и они захлестали по земле, превращая её в чёрную, скользкую жижу.

— Да ты кроме своего трактора не видишь ни чего. Все, что ты видишь вокруг себя это борщ, секс и этот твой как его вал.

Как можно жить в машинном масле, кукурузе и подсолнечнике. Я когда обо всем этом думаю, то понимаю, что жить в этом не смогу.

— Ну да конечно тебе бы лучше было бы со студентом. И что я дурак, помешал вам.

— Может быть и лучше, может быть, и надо было с ним.

— Ну, так скатертью дорога.

— Ну и пока. — Она повернулась, но ноги поехали по чёрной жиже, и Танька упала в лужу.

— Давай помогу. — Он протянул ей руку.

— Не надо, я останусь здесь, простыну и умру на дороге. — Славка попытался её поднять, но сам растянулся в грязи. Он лежал с черным от грязи лицом и только белки его глаз сверкали как у негра. Танька рассмеялась.

— Не смешно. Он попытался встать и снова упал. — Танька покатилась от смеха. Она смеялась, а Славка все пытался встать, но снова падал. Вдруг она перестала смеяться, посмотрела на Славку и сказала — Знаешь, я беременна. Славка застыл, лицо его вытянулось, глаза некоторое время выражали недоумение. Пока, наконец, осознание произошедшего события, не дошло до него.

— Так, что ж ты тут разлеглась. Тебе ж нельзя. — Он встал, поднял её на руки и понёс по раскисшей от дождя дороге. — Ты главное, это, не простынь. А я если хочешь, к дядьке на буксир пойду. Будем плавать, где хочешь.

— Кем же ты будешь там?

— Так ведь, у буксира тоже мотор есть. Буду мотористом. Знаешь, когда мотор заведёшь, он начинает с тобой разговаривать. Если он работает ровно, это значит все хорошо, и он тебе говорит спасибо. Ну, а если с перебоями, то, что то не ладно, и нужно его лечить. Да мало ли он ещё, чего говорит, только вот не все слышат.

— Какой ты у меня тонко чувствующий. — И она прижалась к его колючей щеке.

Родя

Дождь, крупными каплями падал на землю, разлетаясь мелкими брызгами. Родя стоял под дождём. Втянув шею и подняв плечи, он морщился от воды. Она ручьями, бежала, за воротник. Дождь усиливался, а Родя стоял без движения. На балкон вышла соседка.

— Родя, милый, иди домой. Не смеши людей. — Родя не шевелился. — Родя я до тебя обращаюсь. А если я до тебя обращаюсь, значит, имею, что тебе сказать. Так вот я тебе говорю, Родя иди домой.

— Да оставь ты его в покое. — Сказал муж соседки. — Пусть стоит, если ему так хочется. Может уже заболеет, и одним дураком будет меньше в нашем дворе. — Дверь захлопнулась, и соседка исчезла за занавеской. Родя остался стоять.

Темнело. В окнах загорался свет. В окне на втором этаже свет не зажигали, но Родя знал, что она там. Иногда ему казалась, что стройный силуэт стоит за занавеской, но сказать с уверенностью было нельзя. Может быть просто ему хотелось, что бы она там стояла.

— Родя — Снова высунулась соседка — Если ты сейчас же не снимешься с якоря, я вызову стражей порядка. И остаток ночи ты простоишь в обезьяннике.

— Родя — Выглянул сосед — Я тебя умаляю, канай отсюда подобру-поздорову. Потому, что если моя Рая будет так волноваться из-за тебя, клянусь, я что ни будь, с тобой сделаю.

— Слушайте, многоуважаемые вы мои. Из окна высунулся ещё один сосед. — Дайте вы мне уже спать.

— Ой, ты, боже мой. — Ответил муж соседки. — Да на шо вам спать. Вы и так скоро уснёте вечным сном.

— И вам того желаю. Но все-таки, согласитесь, каждый человек имеет право на отдых. Даже такой как вы.

— Я разве я против. Да, этот Ромео торчит посреди двора как заноза, в заднице моей…

— Шо ты там такое сейчас сказал? — Переспросила Рая.

— Дорогая моя, я сказал, что он торчит как заноза в заднице всего Евросоюза.

— А что он там торчит?

— А я знаю.

— С Галкой они поругались. Вот и стоит. Она его видеть не хочет. — Ответил сосед.

— Нет, ну вы посмотрите. Они имеют между собой противоречия, а весь двор не может уснуть. Если так будет продолжаться и дальше, то мы все скоро будем иметь счастье жить в дурдоме.

— Мы итак имеем счастье жить в дурдоме.

— Я бы просил вас не обобщать свои ощущения.

— А я когда вижу вас и не думаю ничего обобщать.

— Так. Все. Прекратили, а то мне придётся поговорить, с вами обоими, и тогда мало никому не покажется.

— Слушайте, Галя. — Сказала Рая.

— Да, до неё надо громче кричать. Давайте-ка разом все.

— Галя, Галя. — В окне вспыхнул свет.

— Галя я знаю, вы меня слышите. Я вас умоляю, прости вы этого идиота. Он уже во всем, раскаялся. А то схватит воспаление и отправиться туда, куда нам всем не хочется торопиться. А? Галя. Родя все понял и больше так не будет. Родя скажи, что ты так больше не будешь. Галя, Родя говорит, что не будет.

Окно открылось, Галя посмотрела на Родю. Родя стоял, опустив глаза и казалось, не видел ничего, кроме пузырей, взбиваемых крупными каплями. — Родя — Сказала Галя — Иди домой. — Родя качнулся, и пошёл к подъезду.

Дождь закончился. Свет в окнах погас. Двор уснул под звуки цикад

Недоразумение

Она была женщина крупная, если не сказать полная, а он же напротив, маленький и щуплый. Он стоял у калитки с рюкзачком и букетом цветов. Она осмотрела его с головы до ног и сказала — Это вы, что ли Кирилл?

— Я.

— Ну, входите Кирилл — Он шагнул к калитке и наступил в коровью лепёшку — Вот недоразумение — проворчала она. Он посмотрел на свой ботинок — Вон