— Помнишь Мэраю, мою первую служанку? Это ведь она научила меня. Потом, когда она умерла, я не могла прикоснуться к флейте. Трудно было.

— Но почему ты сыграла ту мелодию? В день коронации, вечером.

— Ты узнал ее?

— Да, ты играла ее при нашей первой встрече.

— Вот тебе и ответ, — она улыбается. — Невинный намек влюбленной души.

— О чем она?

— Тоска по дому. Мэрая сочинила ее в память своей семье. А хочешь, сыграю сейчас? — Она достает из-за пояса ту самую флейту, подарок Айрона. — Давненько я этого не делала.

— Хочу.

Флейта запевает нежную мелодию, размеренную и едва слышную. Ту самую. Я закрываю глаза и вижу тех, кто мне дорог, по кому я скучаю, к кому хотел бы вернуться. Легкая печаль не обременяет и не забирает все силы, а, напротив, призывает дышать полной грудью и ценить каждое мгновение жизни, помнить о том, что она конечна.

Музыка медленно угасает, возвращая меня к реальности. И вот передо мной снова она, ее зеленые живые глаза смотрят с обожанием с преданностью.

— Вен, давай заключим клятву? Сейчас.

— Сейчас?..

— Не могу больше ждать. — Ларрэт смотрит на меня испытующим взглядом. — Жизнь такая короткая. Завтра нас может и не быть, так что… Я требую твоей крови.

— Надо же сначала разорвать старую клятву, чтобы заключить новую. Разве нет?

Вообще говоря, она разрывается только смертью одного из супругов. Такого понятия, как развод, в народе не существует, и мы в любом случае идем против правил.

— Осталось всего тридцать с лишним дней, — говорит она. — Мы слишком долго ждали, и сейчас, здесь — самое время и место.

— Ты уверена во мне?

— Можешь не сомневаются. — Они переплетает свои пальцы с моими.

— И ты готова принять мою клятву?

Последний вопрос не очередная дань скромности. Именно с него начинается обряд. Перед тем, как отдать возлюбленной свою кровь, нужно спросить, готова ли она ее принять. И после — спросить еще раз. Только тогда кровную можно считать состоявшейся.

— Да, — отвечает она, садится лицом ко мне, скрестив ноги, и закрывает глаза.

Я достаю кинжал — тот самый, с которым я вряд ли когда-нибудь расстанусь, — но вместо того, чтобы приступить к действию, замираю. Казалось бы, что сложного? Один легкий порез на большом пальце, одно движение — и кровь на ее запястье. Я и не думал, что в последний момент так оробею.

Вот же она, прямо передо мной! Зажмурилась и ждет. А вдруг я сделаю что-то не так? Руки трясутся. Я хочу, я готов, но этот момент кажется таким значимым, что волей-неволей хочется растянуть ожидание, собраться силами, настроиться.

Почему я иногда бываю таким нерешительным? Я становлюсь беспомощным и сомневаюсь в каждом своем шаге, даже если давно все обдумал и взвесил.

Я смотрю на кинжал, лезвие его размером в полторы ладони. Когда-то давно по планете ходило чудовище с огромными зубами, и вот, миллионы лет спустя я держу в руках остатки его былого величия. Это совсем немного, но придает уверенности.

Впервые я взял его на руки в день присяги. Перед тем, как покляться в верности Ордену и взять в руки оружие, нужно ответить при всех на вопрос, зачем ты здесь. У каждого своя причина, но многие боятся ее озвучить. Служить королю, защищать династию — вот единственно-верный для них ответ. Так устроен наш мир, что стоит уклониться от писаных или неписаных правил — рискуешь как минимум настроить людей против себя, а хорошим это не кончается.

Но я рискнул, и вот я перед ней.

— Ты чего? — спрашивает Ларрэт, приоткрыв один глаз.

— Я вспомнил, как клялся Ордену.

— И как? Было так же волнительно?

— Да.

— И что же ты ответил на вопрос «зачем»?

— Что хочу стать сильнее всех на свете.

— Очень мило, — отвечает она с улыбкой.

— Представь, сколько стражников захотело сразиться со мной в первый же день? Я буквально бросил вызов всему Ордену.

— Ты сильнее всех, кого я знаю.

— Мне по-прежнему иногда сложно победить себя.

— Это нормально. — Она берет мою ладонь и подносит к своему сердцу. — Чувствуешь?

Безудержный стук из ее груди вдруг придает мне уверенности, и я в страстном порыве тянусь к нее губам.

— Эй! — Возмущается она, закрывая пальцами рот. — Целовать нужно после клятвы. Ты что, не знаешь?

Я нехотя отстраняюсь. Снова беру в руки кинжал и наконец делаю надрез. К пальцу подступает кровь. Я смотрю на Ларрэт — и даже сквозь сумрак позднего вечера вижу ее красные щеки. Я осторожно дотрагиваюсь до ее правой руки, свободной рукой удерживаю за запястье и окровавленным пальцем провожу вверх и вниз по венам. Ее нежная кожа покрывается красными разводами.

— Ты принимаешь меня? — спрашиваю во второй раз.

— Да.

До закрепляющего клятву поцелуя остался один шаг: Ларрэт должна перевязать мне палец. Она достает из кармана платок, рвет его на части. Одной половиной вытирает кровь, другой — перевязывает.

Окутанная вечерней тьмой и прохладой, Ларрэт излучает тепло и свет. Я касаюсь ее, и меня переполняет чувство абсолютного счастья. Все сомнения и страхи растворяются. Я готов утонуть в ее согревающих тело и душу объятиях, и все вопросы, правильно ли это, остались в прошлом. Я принадлежу Ларрэт, а она принадлежит мне. К черту правила!

Глава 15. Надежда

Осталось всего пять дней. Я молю судьбу о пощаде каждый раз, когда лекари осматривают Ларрэт, и мне стоит огромных усилий сделать вид, что между нами ничего не было. Накануне мы говорили о том, как важно разговаривать друг с другом, но после той ночи так и не обсудили случившееся. Меня грызет совесть. Ее, возможно, тоже, но никто не в силах признаться, что это было ошибкой.

Айрон ведет себя как обычно, ничего не подозревает. Я даже иногда думаю, не сговорились ли они? Вдруг они используют меня, чтобы решить свои проблемы. Ведь нет никакой рациональной причины, почему она могла выбрать меня. Айрон хороший человек. Несмотря на обстоятельства, он не отчаивается. А другой легко бы потерял бодрость духа: быть отбракованным самой королевой и потерять завидное место — участь не самая приятная.

Так была ли та ночь ошибкой? В моменте так не думаешь, но проходит время, и начинаешь сомневаться.

Я никогда не отказывался от подарков судьбы. Никакой слуга до меня не смел называть себя королевским секретарем, но Дэмьен позволил мне это, а я слишком к этому привык и заигрался. Я имею цену, пока