Я начал пытаться сопоставлять акценты с позывными. Американских пилотов звали "чувак".

Голландские пилоты — "паммит". Французов звали "мираж", или "раж". Британцы — "пар".

Вертолеты "Апач" назывались "уродцами".

Макдоннел Дуглас AH-64 "Апач"

Мой личный позывной был "Вдова-6-7".

Бакстер сказал мне взять трубку, поздороваться. Представься. Когда я это сделал, все голоса оживились и обратили внимание на меня. Они были похожи на мелких пташек, требующих пищи. Их пищей была информация.

Кто ты? Что там происходит? Куда я иду?

Кроме информации, чаще всего им требовалось разрешение. Войти в моё воздушное пространство или покинуть его. Правила запрещали пилотам проходить над головой без уверенности, что там безопасно, что не идёт бой, что Дуайер не палит из тяжелых орудий. Другими словами, там горячая ООЗ (ограниченная операционная зона)? Или холодная? Всё на войне вращалось вокруг этого вопроса. Боевые действия, погода, вода, еда — горячая или холодная?

Мне нравилась эта роль — хранителя ООЗ. Мне нравилось работать в тесном контакте с лучшими орудиями, быть глазами и ушами для таких высококвалифицированных мужчин и женщин, их последней связью с землёй, их альфой и омегой. Я был... Землёй.

Их потребность во мне, зависимость от меня, создавали мгновенные связи. Потекли странные эмоции, сформировалась странная близость.

Привет, "Вдова-6-7".

Привет, "чувак".

Как твой день?

Пока тихо, "чувак".

Мы сразу же стали друзьями. Товарищами. Вы могли это почувствовать.

После регистрации у меня, я передавал их данные в Гармсир, маленький речной городок неподалёку.

Спасибо, "Вдова -6-7". Спокойной ночи.

Понял, "чувак". Береги себя.

13

Получив разрешение на пересечение моего воздушного пространства, пилот не всегда шёл на облёт. Иногда он проносился стрелой, и ему требовалось срочно узнать условия на земле. Каждая секунда имела значение. Жизнь и смерть были в моих руках. Я спокойно сидел за столом, держа в руках шипучий напиток и шариковую ручку (О, ручка. Вау.), но я также был в центре событий. Это было захватывающе, я к этому готовился, но в то же время оно пугало. Незадолго до моего прибытия авиадиспетчер перепутал одну цифру, когда зачитывал геокоординаты американскому F-15; в результате бомба по ошибке упала на британские войска, а не на врага. Трое солдат погибли, двое получили ужасные увечья. Поэтому каждое моё слово и цифра имели последствия. Мы "оказывали поддержку", именно такая фраза использовалась постоянно, но я понимал, насколько пустой она была. Не меньше, чем пилоты, мы иногда несли смерть, а когда речь шла о смерти, даже больше, чем о жизни, нужно быть точным.

Признаюсь, я был счастлив. Это была важная работа, патриотическая работа. Я использовал навыки, отточенные в Йоркшире, в Сандрингеме и на протяжении всего детства. Даже в Балморале. Между моим преследованием Сэнди и моей работой здесь и сейчас проходила чёткая линия. Я был британским солдатом на поле боя — наконец-то, роль, к которой я готовился всю свою жизнь.

Я также был "Вдовой-6-7". В моей жизни было много прозвищ, но это было первое, которое больше походило на псевдоним. Я мог действительно и по-настоящему спрятаться за ним. Впервые у меня было просто имя, случайное имя и случайный номер. Никакого титула. И никакого телохранителя. Разве так чувствуют себя другие каждый день? Я наслаждался нормальностью, погряз в ней, а также размышлял о том, как далеко я забрался, чтобы найти её. Центральный Афганистан, мёртвая зима, середина ночи, разгар войны, разговор с человеком на высоте 15 тысяч футов над головой — насколько ненормальна твоя жизнь, если это первое место, где ты чувствуешь себя нормально?

После каждой движухи наступало затишье, с которым иногда было сложнее справиться психологически. Скука была врагом, и мы боролись с ней, играя в регби, мячом для которого служил плотно склеенный рулон туалетной бумаги, или бегая трусцой на месте. Мы также делали тысячи отжиманий и сооружали примитивное оборудование для тяжелой атлетики, приклеивая деревянные ящики к металлическим брусьям. Мы делали боксерские груши из вещевых мешков. Мы читали книги, устраивали шахматные блицы, спали как кошки. Я видел, как взрослые мужчины по 12 часов в сутки проводили в постели.

Мы также ели и ели. В Дуайере была полная кухня. Макароны. Чипсы. Фасоль. Каждую неделю нам давали 30 минут на спутниковый телефон. Телефонная карточка называлась "Парадигма", на её обратной стороне был код, который мы вводили на клавиатуре. Затем робот, женщина с приятным голосом, сообщала, сколько минут у тебя осталось. Прежде чем ты успевал что-то подумать...

Спайк, это ты?

Челси.

Твоя прежняя жизнь, оставшаяся позади. От этого звука всегда перехватывало дыхание. Думать о доме было нелегко по целому ряду причин. Услышать о доме это удар ножом в грудь.

Если я не звонил Челси, то звонил папе.

Как ты, дорогой мальчик?

Неплохо. Сам знаешь.

Но он просил меня писать, а не звонить. Ему нравились мои письма. Он сказал, что предпочитает письма.

14

Временами я боялся, что пропускаю настоящую войну. Может быть, я сижу в зале ожидания войны? Настоящая война, как я боялся, была рядом, в долине; я видел густые клубы дыма, шлейфы от взрывов, в основном в Гармсире и вокруг него. Место огромной стратегической важности. Важнейшие ворота, речной порт, через который талибам поступали припасы, в особенности оружие. Плюс, точка входа для новых бойцов. Им выдавали АК-47, кучу патронов и говорили идти к нам через лабиринт траншей. Это было их первым испытанием, который талибы называли "кровопусканием".

Сэнди и Тигги работали на талибов?

Такое случалось часто. Выскакивал новобранец талибов, открывал по нам огонь, а мы открывали ответный огонь с двадцатикратной силой. Любой талиб-новобранец, выживший после такого обстрела, получал повышение, его отправляли сражаться и умирать в одном из больших городов, например, в Герешке или Лашкар-Гахе, который некоторые называли Лаш-Вегасом. Большинство, однако, не выживало. Талибы оставляли их тела гнить. Я видел, как собаки размером с волка загрызли многих новобранцев на поле боя.

Я начал умолять командиров: Заберите меня отсюда. Несколько парней обратились с той же просьбой, но по другим причинам. Я умолял отправиться поближе к фронту. Отправьте меня в Гармсир.

Наконец, в канун Рождества 2007 года мою просьбу удовлетворили. Я должен был заменить выбывшего авиадиспетчера на передовой оперативной базе Дели, которая была внутри заброшенной школы в Гармсире.

Небольшой гравийный дворик, крыша из гофрированной жести. Кто-то сказал, что школа была сельскохозяйственным университетом. Ещё кто-то говорил, что