столь уж и опасен. Хотя укрепления на границах мы решили строить быстрыми темпами. Для вас же, Микаэл Тариэлович, у меня будет особое поручение. Намного более важное, нежели губернаторский пост. Или вы думали ехать в Ниццу и писать мемуары? Нет уж, пока есть дела поважнее.

Тут Лорис-Меликов напрягся. Он уже был готов к отъезду за границу – Париж или Ницца, Баден-Баден, например, куда бы подальше от неприветливой Отчизны. Но тут я протягиваю ему бумагу.

– Это приказ о вашем назначении заместителем начальника Генерального штаба Российской империи. Он создан на базе Главного штаба. Начальником я назначил генерала Обручева, Николая Николаевича, вы с ним хорошо знакомы. Думаю, найдете общий язык.

– Ваше императорское величество, благодарю за оказанное доверие!

Я улыбнулся, не собираясь делать выволочку графу, тут уж военная косточка дает себя знать.

– У меня весьма немного толковых и, главное, удачливых командующих. А теперь о моем поручении. Сейчас состоится экспедиция в Средней Азии, нам необходимо взять под свое управление сии территории, создавая определенное давление на наших британских «друзей» в районе Афганистана. Но вы, Микаэл Тариэлович, будете планировать и осуществлять Персидский поход. Персия должна стать нашим вассалом. И никакого британского влияния в ней. Разработка плана вторжения полностью на вас и выделенных вам офицерах Генерального штаба. Эти действия должны стать продолжением среднеазиатской кампании, тем более что можно будет использовать те же пути снабжения. В общем, думайте. И главное, в этой войне мне крайне необходим ваш талант дипломата и администратора. Из моих соратников вы исключительно подходите для этой сложнейшей миссии. Я надеюсь на вас. И учтите, вслед за войсками должна двигаться железная дорога. Сначала от портов Каспия до Багдада, а потом и до Басры. С перспективой соединения ее с Тифлисом, а через него со всей Российской империей.

– У вас грандиозные замыслы, государь.

Ну что же, самое сложное в нашей беседе осталось позади.

Глава вторая

Генерал-адмирал

Был бы флот, а гавани найдутся.

Петр I

Санкт-Петербург. Ново-Михайловский дворец.

18 марта 1880 года

ЕИВ Михаил Николаевич

В комнате царил полумрак. Единственным источником света была настольная электрическая лампа с зеленым абажуром. Стены были практически не видны, и лишь на одной из них можно было смутно рассмотреть картину, написанную по приказу императора, кою он повелел именовать «Ходоки из купеческой сотни у государя Петра Алексеевича». Михаил II, все чаще за глаза именуемый «Хмурым», в конце очередного рабочего дня, который по всем показателям попадал под определение «ненормированный», сидел за письменным столом в своем кабинете и с чувством острой ненависти к собственной лени просматривал регулярно обновляемый список первоочередных и архиважных дел, которые ему предстояло выполнить «еще вчера». Среди многочисленных пунктов значился внешне совершенно невинный – разговор с генерал-адмиралом. Но с завидным постоянством он перемещался со дня на день, с недели на неделю. С одной стороны, это объяснялось тем, что великий князь Константин Николаевич во время рокового взрыва пострадал не только физически, но и душевно. Его супруга и почти все дети не выжили, а это лишь добавляло душевных терзаний. Ибо какой же мужчина сможет спокойно жить, зная, что не смог спасти свою семью. Но было еще одно обстоятельство, которое следовало бы поставить на первое место. К сему разговору следовало хорошенько подготовиться, руководствуясь мудрыми словами замечательного сатирика Аркадия Райкина: «Всякий экспромт хорош, когда он хорошо подготовлен».

И Михаил Николаевич тщательно готовился, изучая документы, профессионально составленные Генерального штаба полковником Мезенцовым. Производство в полковники из капитана было делом неслыханным, но и жизнь государю спасает не каждый и не каждый день. Сегодня как раз должны были принести последнюю порцию информации, которой не хватало, дабы поставить решающую запятую в приговор, уже вынесенный генерал-адмиралу: «Казнить нельзя помиловать». Когда Мезенцов лично доставил пакет, то император поблагодарил полковника и приказал прибыть завтра, в это же время, дабы получить инструкции к действию. Для чтения документов потребовалось не более получаса, а затем его императорское величество встал из-за стола, с удовольствием проделал несколько гимнастических упражнений, а затем, вызвав адъютанта, приказал привести к нему Сандро. Подобные распоряжения отдавались регулярно, и все уже привыкли, что государь, невзирая на тяжкий труд по управлению державой, находит время, дабы поверить, как идет обучение его сына. А отдельные слова, которые иногда просачивались через дверь, лишь подтверждали эту версию. И значить они могли только одно: строгий и заботливый родитель экзаменует своего отпрыска и с целью повышения рвения к учебе постукивает его лбом о столешницу. Либо, устав от упрямства молодого дарования, бьется лбом о стену сам лично, так сказать, освящая кладку монаршим лбом. На самом же деле, это шел совет двух матерых, битых жизнью мужиков, готовых, даже рискуя сорвать голосовые связки, отстаивать свое мнение. Когда Сандро прибыл по вызову, Михаил Николаевич приказал адъютанту: никого не пускать и не беспокоить и запер дверь.

– Ну-с, сынок, смотри: вот итоговая схема, где отражены все фигуранты, которые могли активно влиять на твоего дядюшку, а значит, и на политику Государства Российского.

Когда развернули лист бумаги, сложенный в многослойную гармошку, то он занял почти всю столешницу, и пришлось зажечь верхний свет, дабы лицезреть всю картину в целом. Многочисленные квадраты, содержащие самые разные фамилии и титулы, соединялись стрелками и через несколько промежуточных позиций сходились к одной и той же цели. Впрочем, вышеупомянутая цель, на которой значилось: генерал-адмирал – не была конечной. Из нее также выходили разноцветные линии. Но на сем чертеже предусмотрительно было оставлено свободное место, и император совместно с великим князем вооружились карандашами и, негромко переговариваясь, а иногда и переругиваясь, дорисовывали прямоугольники с новыми фигурантами, напрягая память, отягощенную знаниями из будущего. Помучившись час, первым не выдержал Сандро и, отбросив инструмент рисовальщика, решительно заявил:

– Все, пипец котенку, то бишь милому дядюшке. Тут на расстрел тянет с конфискацией, но есть одно смягчающее обстоятельство: если шлепнем этого долбодятла или просто позволим дать дуба, то кто же судостроительную программу двигать будет, не ты ли, милый и туповатый ученичок? Так ты же такая же сухопутная крыса, как и я. А тетушка Санни, вот уж не ожидал в веке девятнадцатом иметь замашки продвинутой европейки из двадцать первого столетья. Жаль, что она погибла, было бы занятно за ней понаблюдать. А может, она тоже по-паданка? Это же надо: полковник пишет, что она, несмотря на то, что была падка на мужчин и помимо своего законного мужа, которому исправно рожала детей, мягко говоря.