II. Серебряный ковш, выпущенный московской фирмой Овчинникова в годы Первой мировой войны, восходил в его рассказах к эпохе Ярослава Мудрого. Лукутинская табакерка была, по его словам, любимым предметом обихода всесильного вельможи Потемкина. Серебряным подстаканником якобы пользовался сам Петр Ильич Чайковский, а медная пепельница будто бы из Ясной Поляны Льва Николаевича Толстого.

У заокеанских посетителей «Боярского терема» вылезали глаза на лоб от этих «исторических» повествований предприимчивого князя, искусно опорожнявшего бумажники своих клиентов. «Реликвии» тщательно упаковывались и уплывали за океан вместе с их новыми владельцами, а Шебеко и Куракин богатели и богатели.

Так в атмосфере рвачества и коммерческого ажиотажа всплывали на поверхность парижской жизни нувориши из эмигрантов.

Прибавьте к ним нескольких врачей-гинекологов – тайных абортмахеров, лавировавших между богатством и тюрьмой; шарлатанов-венерологов; инженеров-изобретателей, которые при помощи французского капитала, поглощавшего львиную долю плодов их изобретений, кое-как «выходили в люди»; бывших российских богачей, имевших к моменту революции крупные суммы в иностранных банках или недвижимое имущество за границей и прожигавших последние остатки этих сумм и этого имущества; наконец, просто авантюристов и людей уголовного мира, внезапно получивших большие деньги неизвестно откуда и неизвестно как.

Вот вам парижский эмигрантский «стан ликующих».

Он заполнял залы русских ресторанов, прокучивал тысячи и десятки тысяч франков в ночных эмигрантских кабаках. Он не пропускал ни одного «шикарного» эмигрантского бала, танцуя без устали до утра и разбрасывая тысячефранковые билеты в буфете, лотерейном киоске и других уголках бальной залы.

Где же показать свое «великолепие», как не в этих злачных местах? Где можно удовлетворить свое тщеславие, как не среди своих вчерашних сотоварищей? Где можно так бахвалиться своим безукоризненно сшитым фраком или смокингом и своими небрежными жестами, бросая в гардеробной и официанткам чаевые сотенными кредитками, как не среди своих соотечественников, не имеющих ни смокингов, ни кредиток?

Я говорил сейчас о газетных объявлениях и о том, что за ними крылось.

Не меньший интерес для бытописателя беспросветных эмигрантских будней представит и хроника жизни «русского Парижа». И в ней, как и в объявлениях, можно увидеть, как в зеркале, толчею воды в ступе этих несчастных, заблудившихся в трех соснах людей.

Откройте любой номер парижской эмигрантской газеты и погрузитесь в изучение этой хроники.

«Завтра, в субботу, такого-то августа или октября, в 7 часов вечера, в церкви на бульваре Экзельманс будет отслужена панихида по в Бозе почивающей вдовствующей государыне императрице Марии Федоровне».

Запаситесь, читатель, терпением, наденьте пальто и шляпу и пойдемте вместе со мной на бульвар Экзельманс, где в бывшей зале, гостиной и столовой богатого особняка устроена одна из дюжины парижских православных церквей.

В полумраке церкви вы увидите одинокие фигуры древних старцев с зажженными свечами в руках. Опытный глаз сразу определит, что перед вами последние представители умирающей сановной знати Санкт-Петербурга и Царского Села. Прислушайтесь к тому, о чем говорят эти тени потонувшего мира в потертых пиджаках и поношенных пальто. Что занимает их внимание? Вчерашнее падение министерства и очередной министерский кризис, о котором говорит вся Франция? Предстоящее открытие в Париже Всемирной выставки, которую посетят десятки миллионов людей? Слух о девальвации франка?

Нет! Реальная жизнь течет мимо них. До министерского кризиса, до выставки и до девальвации им нет никакого дела. Гораздо важнее для них другое: получены сведения, что барон такой-то «дышит на ладан» и не сегодня завтра «отдаст Богу душу». Значит, «освобождается вакансия тверского губернатора», а кто-то из них, обсуждающих это событие, по своему положению, званию камергера или чину действительного тайного советника, конечно, первый кандидат на эту должность… Завтра он лично пойдет наводить справки о предстоящих переменах у «управляющего Собственной его величества канцелярией»…

Оставим на время будущих губернаторов и пойдемте завтра, в воскресенье, к 12 часам дня, в Галлиполийское собрание, расположенное в особняке банкира Лазара. Мы с вами прочитали в газетной хронике, что в указанный день и час, в 17-ю годовщину оставления Белой армией Крыма или высадки ее в Галлиполи, в церкви собрания будет отслужена торжественная панихида по усопшим белым «вождям» генералам Алексееве, Корнилове, Маркове, Дроздовском, Кутепове, Миллере, адмирале Колчаке.

После панихиды – банкет. Плата – 20 франков с персоны.

Старцев здесь не будет. Церковь и зал для банкетов заполнит 40-летняя «молодежь», сплошь состоящая из бывших белых офицеров – корниловцев, марковцев, дроздовцев, алексеевцев, шкуровцев и прочих. Подходя к особняку Лазара, любезно предоставившего белому воинству эту часть своего многочисленного недвижимого имущества, на всякий случай наденем шапку-невидимку, ибо если мы с вами не слишком склонны поминать «вождей» панихидами и банкетами, то пребывание наше на этом сборище окажется не вполне для нас безопасным.

На банкете будут произноситься тосты за «беспощадную войну с большевизмом до победного конца»; в речах ораторов будет дышать уверенность в близости грядущего «весеннего похода»; будут провозглашаться здравицы в честь «вождей», ныне благополучно здравствующих. В 4 или 5 часов участники банкета нетвердой походкой направятся к дверям, а уставшие официантки будут убирать со стола залитые вином скатерти и сотни порожних бутылок.

До «весеннего похода» еще далеко, а становиться к станку на заводе Рено, или Ситроена, или Пежо или садиться за руль легкового такси нужно завтра на рассвете.

Официанткам тоже дремать не придется – завтра полковой праздник лейб-гвардии Преображенского полка. Очередная панихида по «в Бозе почивающим» уже заказана, а деньги за банкет на 60 персон уже внесены.

Послезавтра здесь же, в 4 часа дня, очередная «чашка чаю» бывших воспитанниц московского Екатерининского института, а в 8 часов вечера очередная встреча господ офицеров лейб-гусарского Сумского полка.

Не утомляйте, читатель, вашего внимания дальнейшим изучением этого раздела парижской хроники жизни эмигрантского царства-государства. Панихиды, молебны, полковые праздники, годовщины, чашки чаю, банкеты в Париже, Лионе, в городах Лазурного Берега идут длинной чередой. Они как две капли воды похожи друг на друга.

Вы уже составили себе о них некоторое представление.

Перейдем к другим разделам той же хроники.

«Сегодня, в 8 часов вечера, в боковом зале Русского народного университета на улице Севр очередное занятие курсов кройки и шитья. Просят не опаздывать. В главном зале – лекция доктора Чекунова „О вреде курения“. Вход 2 франка. Завтра – начало второго цикла курса лекций „О пчеловодстве“. Не внесшие целиком установленную плату к занятиям не допускаются. О дате очередного семинара по экономическим наукам будет объявлено дополнительно».

Читатель широко раскрывает глаза от удивления. Как?

В «русском Париже», кроме ресторанов и лавок, был свой университет? А если и был, то при чем тут кройка и шитье?

Университета, как обычно это слово понимается,