редеет: нужно спешить домой и готовить завтрак, потому что при всех обстоятельствах каждый уважающий себя француз или француженка садится за стол ровно в половине первого – ни на минуту позже.

В редеющей толпе можно разглядеть пока еще одинокие фигуры обитателей «русского Парижа». Это люди, как-то зацепившиеся за окружающую жизнь и что-то зарабатывающие. Они, правда, не каждый день могут позволить себе роскошь есть мясо, рыбу, колбасу и сливочное масло, но картофель, капуста, коренья вполне им по карману, и унести кое-что с базара они все же могут.

Постепенно число их в базарной толпе растет. Еще громче орут торговки, еще ниже падают цены.

Бьет двенадцать часов. Через полчаса базар закроется.

Уходить с него с непроданным товаром торговки не любят. Остатки разбазариваются по дешевке. Торговки раскладывают их маленькими кучками. Цена каждой кучки – 1 франк. Два или три часа тому назад та же самая снедь в том же количестве стоила 2 или 3 франка.

Торговки орут неистовыми голосами на весь базар, заглушая рев автомобильных сирен, грохот грузовиков, свистки полицейских – ажанов, говор уличной толпы:

– Один франк – кучка! Всего один франчок! Подходите, господа, подходите! Один-единственный франк, ведь это же даром, господа! Пользуйтесь случаем! Давайте же, господа, давайте!

Теперь базарная толпа состоит почти исключительно из обитателей «русского Парижа». Они годами ходят сюда только в этот час, так как другого способа приобретения хлеба насущного, кроме «кучки всего за один франк», у них нет.

Но и эта категория посетителей базара еще не последняя.

Половина первого. Торговки убирают в корзины непроданную снедь, снимают белые передники, моют у колонок руки. Базар закрывается. Через полчаса приедут уборочные бригады, снимут брезент, брусья и шесты и будут поливать тротуары из резиновой кишки.

Тротуар покрыт отбросами торговли. Сюда и устремляется последняя, полностью обездоленная категория обитателей «русского Парижа». Это – многочисленные русские безработные, которых, как и других иностранцев-рабочих, французский капитал позвал тогда, когда они ему были нужны, и которых он выставил на улицу тотчас после того, как нужда в них миновала.

Они бросаются гурьбой на эти отбросы, вырывают друг у друга рыбьи головы и хвостики, гнилую картошку и капусту, корешки моркови и петрушки, случайно оброненные покупателями разбитые яйца. Они наполняют ими карманы пальто и пиджаков и пришедшие в полную ветхость клеенчатые сумки. Рыбий хвостик можно очистить от грязи и сварить; полугнилое яблоко – обрезать; капустные листья – обмыть и попарить; из разбитых яиц, смешанных с уличной пылью, – приготовить некоторое подобие яичницы. Ведь голь на выдумки хитра! А без этих выдумок останешься совсем без обеда.

Кто они, эти люди из самой последней категории «стана погибающих»?

Все те же бывшие поручики, капитаны, полковники и генералы, недоучившиеся студенты, потерявшие ангажемент певцы и актеры, бывшие юристы, бывшие экономисты, бывшие агрономы.

Бывшие, бывшие, бывшие…

Я уже неоднократно говорил о них на страницах настоящих воспоминаний. Их было на базарах немного меньше в годы так называемых «экономических подъемов» и значительно больше в годы «спада», но существовали они всегда. Но и находясь на самой последней ступени многоступенчатой лестницы капиталистического общества, они продолжали считать себя тем, чем они были до революции и до перехода ими границы своего отечества, и крепко верили, что в так называемой «будущей России» они будут вознаграждены сторицей за перенесенные ими на чужбине страдания.

А пока, подбирая базарные отбросы и готовя из них обед на спиртовке в нетопленой каморке на чердаке многоэтажного дома, эти люди организовали сотни самых разнообразных обществ, союзов и объединений, создавая себе иллюзию какой-то «общественной работы».

Нет никакой возможности перечислить все существовавшие в эмиграции бытовые сообщества, содружества, союзы и объединения. В одной Франции их было почти триста! Большинство из них имело не более нескольких десятков членов. Многие эмигранты состояли одновременно в десяти – пятнадцати союзах. Устав их был почти всегда один и тот же: «Взаимная моральная и материальная поддержка». Создавались они по самым разнообразным признакам.

Были объединения территориальные: московское землячество, воронежское, бессарабское; общество северян, союз сибиряков и т. п. В других фундаментом была общность окончания одной и той же школы – высшей или средней: союз бывших воспитанников Псковского кадетского корпуса, общество бывших студентов Московского университета, союз институток-смолянок и т. д.

В третьих, более многочисленных, объединяющим принципом была общность профессии: союзы инженеров, врачей, сестер милосердия, шоферов и т. д. Но даже и в этих союзах, более всего подходящих под тип обычного профсоюза, не было единства: в них царили раздоры, борьба, склоки, интриги.

Ущемленное самолюбие и тщеславие большинства членов этих профессиональных группировок неизбежно вело к погоне хотя бы за видимостью какого-то «положения в обществе». Все тянулись к председательским местам, всем хотелось играть какую-то роль, привлекать общее внимание и чувствовать свой особенный удельный вес. Во французском обществе удельный вес этих людей был равен нулю. Оставалось погружаться в иллюзорный мир и играть в игру «эмигрантской общественности».

Царившие во всех без исключения эмигрантских обществах и союзах раздоры и склоки повели к тому, что профессиональные союзы раскололись каждый на два, три и больше отдельных, самостоятельных союзов, открыто враждовавших между собою. Два общества сестер милосердия – одно правое и одно левое; два союза врачей; два союза шоферов – правый и левый; пять или шесть обществ инженеров; несколько профессиональных организаций фабрично-заводских рабочих; объединения литераторов, официантов, белошвеек и т. д. Вместе с перечисленными в одной из предыдущих глав политическими партиями, объединениями и группировками, различными воинскими, церковными, молодежными организациями, казачьими союзами и т. п. они и были теми слагаемыми, из которых составилась вся разношерстная масса зарегистрированных в префектурах Франции 270 или 280 эмигрантских обществ.

Большую роль в жизни эмиграции вообще и в жизни осевших во Франции русских эмигрантов в частности играли две эмигрантские «большие» газеты: «Возрождение» и «Последние новости».

О политическом облике их я уже говорил.

Для историка, который заинтересуется повседневным бытом эмиграции тех времен, самым любопытным материалом окажутся, пожалуй, последние страницы названных газет, сплошь занятые объявлениями, а также хроника «русского Парижа» и провинции. В них как в зеркале отразилась вся маленькая жизнь эмигрантского «государства в государстве».

Разверните, читатель, любой из номеров «Возрождения» или «Последних новостей» 1920-х или 1930-х годов, пропустите первые две, три или четыре страницы и начните обзор прямо с четвертой, пятой и шестой.

Гастрономический магазин Ростовцева извещает уважаемых покупателей, что им получены свежие ревельские кильки и нежинские огурчики. Зайдите и убедитесь!

Бывший артист оркестра императорских театров Иванов даст уроки скрипичной игры. Цены общедоступны.

Ресторан Корнилова – завтраки, обеды и ужины от… до.