Бахтин, как всегда, рано выехал из дома. Но, изменив своему правилу с утра непременно наведаться на одну из ферм, он наладился на строительную площадку в Талом Ключе. Правда, все здесь еще только зачиналось. Разбиты первые улицы, отведен участок под застройку торгового центра, Дома быта, детского комбината. Со дня на день поджидая приезда комплексной бригады сельстроя, совхозники уже огородили место работ, поставили удобные подсобки для рабочих. Из трубы одного из домиков зазывно вился дым, на окошках белели занавески. Но от строительной бригады еще и духом не пахло, не оказалось тут и коменданта Вахромеева, которому Бахтин назначил встречу. Назавтра потаторы, работавшие на огородке стройплощадки, выезжали в дальние совхозные леса.

В домике Бахтин наткнулся на Портнова-Профессора. Тот топил печку. На скрип дверей оглянулся, проворно встал. Лицо его было красно. Бахтин подумал, что это от жаркой печи, ведь от выпивки Портнов всегда бледнел. Но на столе стояла бутылка водки. Перехватив взгляд директора, Портнов объяснил:

— Жду коменданта… Уляжем последнюю, простимся с большой жизнью. Пошто же ты нас лишил ее, Василий Спиридоныч?

— Лишил? Большая жизнь, Портнов, это большой труд. А где Вахромеев?

— В Холодах… Зачищает недоделки.

— Значит, подновили Ивану дом?

— А как же! Ведь обещали. Спасибо за материалы. А то где бы Вере их взять?

— Что, довольна она?

— Еще бы! Вот ее, родную, она и поставила, — Портнов кивнул на поллитровку.

— Вера Никитична? Не похоже!

— А, Василий Спиридонович, чужой пьет — не свой.

Бахтин уже шагнул к столу, чтобы взять бутылку, но остановился. А вдруг не врет Портнов и бутылку эту преподнесла ему Вера? Она же противница…

— Ну, чтобы последняя. Завтра, как стеклышко!

— Какой разговор, Спиридоныч! — Портнов поспешно схватил бутылку, сунул в карман брюк. — Не оскорбили — благодарствую, товарищ директор.

Над бригадой коменданта Вахромеева в совхозе посмеивались — алкоголики, они не то что лес, и пеньки пропьют. В районе затею не одобрили — то ли дело разбросать всю эту неустойку по здоровым коллективам, способным повлиять на спившихся. Но Бахтин махнул на это рукой — еще неизвестно, кто на кого повлияет. С детства верящий в здоровое человеческое начало, он не переставал надеяться, что даже самых безнадежных можно остепенить. Особенно после того, как они с Прохоровым побывали у доктора Смагиной и получили «добро», Бахтин с надеждой ухватился за создание отдельной бригады, названной кем-то потаторской. Немногие знали, что означает это слово: потатор да потатор. Иные думали — лесоруб или пильщик. А когда выяснилось, что потатор — это тот же алкоголик, все уже привыкли к названию, потому посмеялись и менять не стали, да и потаторы не обижались — все же не алкоголики. В официальных же разговорах их называли «комендантские» — по прежней должности бригадира, в документах значились как двенадцатая комплексная бригада.

Вахромеев, отправляясь на лесозаготовки, был строг и важен, грусть овевала его дряблое лицо, туманила большие водянистые глаза. Наверное, ему вспоминалась далекая военная пора, когда он, юный красивый лейтенант, вел в первый бой свой взвод. Потом много было боев. Дважды пули бросали его на землю, и дважды он после излечения в госпиталях возвращался на фронт. Правда, во второй раз его не послали на передовую. Он остался в тылу комендантом небольшого прусского городка. С этой должности он и вернулся на Родину и, кажется, навечно остался «комендантом». Это шло ему, и он не сердился, если люди порой забывали его фамилию.

Он сидел на первом ряду в автобусе, распахнув сильно поношенную шинель, — ушел в отставку в звании майора. На затертой гимнастерке разноцветно пестрели три ряда орденских колодок. Везя свою бригаду на лесоразработки, взглянул ли он на себя со стороны? Когда-то незаурядный армейский офицер, а теперь вот… Что же сотворяет с человеком проклятое зелье?

В заброшенной лесной деревне, где топились лишь две избы со стариками-жителями, нашлись пять пустых вполне приличных домов, поставленных после войны. Их-то и подновили для постоя бригады. Вахромеев поселился отдельно, прихватив с собой в качестве «адъютанта» Фильку Дроздова, коротконогого, длиннорукого парня лет тридцати двух, бывшего механика доильных аппаратов. Двое поварих поселились у стариков, побоялись уединиться: чего хорошего можно ждать от потаторов?..

У Вахромеева была самая большая изба. В ней и собрались для последнего разговора перед завтрашним выходом на делянки. Было тепло от разогретой русской печи. Зимний день смигнул. Зажгли керосиновую лампу. Огонек краснел, задыхался от табачного дыма. Комендант Вахромеев сам курил, не переставая. Бахтин отупел от всего этого, его клонило ко сну. Кто-то уже весело разговаривал — столковался со старичками-деревенцами или, обманув коменданта, прихватил с собой?

Комендант строго сказал:

— Приказ по гарнизону издам завтра. После трех нарушений, наказуемых, естественно (он не сказал — как), виновный увольняется из бригады. С люмпенами нам не по дороге. Это распространяется на всех, кроме поваров, и на меня — тоже.

Комендант говорил еще долго и громко, но Бахтин не слушал его, он был напряжен и как бы готовился что-то сказать. После того как он побывал у доктора Смагиной, его все чаще возвращало к словам Вавилкина «преодолеть себя». Бахтин видел в них большую, долго действующую идею, вбирающую в себя необозримо многое. Преодолеть себя! Ох как это нужно человеку каждый день, каждый час. На фронте без этого не рождается ни солдат, ни командир, а в обычные наши будни — человек-работник.

«Как я был посвящен в солдаты? Добровольцем, раньше своего возраста угодил на фронт. Хлестко решетил макеты танков на полигоне, умел стоять у орудия на месте каждого номера. На фронт ехал с запалом: «Ну, погодите!» А увидел первый немецкий танк и будто к земле приклеился. И сейчас стыдно — как с трудом отрывал себя от земли, с испугом глядя на широко раскрывающийся рот заряжающего, слыша его зверскую матерщину». Теперь он знал — чтобы стать солдатом, он должен был преодолеть себя. Тогда он не думал, как это называется, но стал подавать снаряд за снарядом, забывая, что немецкие танки ползут на него, — он делал дело. И когда упал, обливаясь кровью, наводчик, он не думая встал к приделу. Тут через перекрестие увидел близко немецкий танк и не испугался его. Ударить по нему было уже просто.

И когда комендант попросил сказать напутственное слово, Бахтин рассказал, как всю жизнь преодолевает сам себя. Иное ему удавалось, другое — нет. Поведал, как отец учил его не ездить из леса с пустыми дровнями, и мальчик Васька преодолел себя, не растерялся, и как солдат Бахтин стал солдатом, и как директор Бахтин, преодолев себя, начал переводить совхоз на бригадный подряд.