Я был недавно на полигоне. Он пострашнее войска господнего будет. Раз этак в десять. Однако как раз его на улицы пока выводить рано. Надо ему голову основательно проверять. Сами понимаете, это не Ариадна какая-нибудь и даже не Арес‑2. Если у Зевеса сбой будет, нам половину столицы отстраивать придется, а то и всю.

– Двести сорок четыре робота. Из которых боевых только тридцать. – Шеф жандармов внимательно посмотрел на императрицу. – Этого мало.

– Новый глава инженерной коллегии сможет нарастить производство. Не так ли? – Императрица внимательно посмотрела на Морокова.

– При необходимости мы сможем выдать до десяти боевых машин в месяц.

– Это хоть что-то. – Императрица кивнула. – Серафим Мирославович, мой алмазный фонд в вашем распоряжении. Возьмите столько, сколько надо. Подкупите всех, кого потребуется. Моих денег не жалейте.

– Я оправдаю ваше доверие. – Мороков тонко улыбнулся. – И вот еще что. Да, у нас сейчас не так много роботов. Они очень дороги и очень прихотливы в сборке, но есть еще один выход. Вы знаете, о чем я. Проект упрощенных машин Альберта Грезецкого. Он уже давно лежит под сукном. И положил его туда Голодов.

Императрицы сверкнула глазами.

– И правильно сделал. Аврелий Арсеньевич, не в обиду, но ваш родственник был опасным сумасшедшим. Один Шестерний чего стоит. А что до проекта упрощенных машин… Я ненавижу Голодова, но тут я с ним согласна. То, что разрабатывал Альберт Клементьевич, недопустимо. Преступно.

Аврелий Белоруков внимательно посмотрел на императрицу:

– Преступно? Да. Но я готов взять это преступление на себя. Ради вас, Екатерина Павловна. Вы нужны нам. Сегодня мы говорили о проекте с Серафимом Мирославовичем. Мы сможем тайно наладить производство на имперских военных заводах. Ответственность на мне. Это сможет вас спасти. Сейчас важно лишь это. Даже грядущая революция отходит на второй план.

Мороков кивнул:

– Если наладить производство и не жалеть денег, можно машин четыреста в месяц делать.

Григорий Евклидович вздохнул.

– Работа будет грубая, но нам хватит и этого. От вас нужно лишь одобрение. Это шанс.

Императрица отвернулась.

– Я хочу жить. Но не в том мире, что появится после постройки этих машин. Нет.

Над столом повисло молчание. Больше всего мне хотелось спросить, о каких машинах идет речь, но не по рангу, совсем не по рангу мне было здесь задавать вопросы. Впрочем, за меня об этом спросил один из сановников, но ответа он не получил.

Молчание продолжалось. Белоруков нарушил его первым:

– А ваши подданные? Они захотят жить в мире, полностью подчиненном Промышленному совету? Вы знаете, что люди Голодова творят в империи. И только вы хоть немного можете ограничить их аппетиты. Вы подумали о своих подданных? Их сто миллионов. Я предлагаю лишь использовать несколько тысяч преступников. И все.

– Это будет сперва несколько тысяч. А что потом? Если начнется война? Если начнется революция? – Императрица посмотрела на Бес-Стужева, а затем снова обернулась к шефу жандармов. – Мы что, остановимся? Сколько тысяч машин мы создадим потом, чтобы защитить нашу империю? Пятьдесят? Сто? Миллион? Нет, это дорога в один конец. Я запрещаю. Я не имею права. Мы не имеем права. – Императрица постаралась сказать это твердо, но ее голос дрогнул.

Григорий Евклидович наклонился к ее уху и что-то прошептал. Придворный кибернетик и императрица обменялись долгими взглядами, и девушка тяжело опустила голову.

Больше она практически не вмешивалась в диалог за столом. Собравшиеся же, напротив, принялись говорить много и часто, обсуждая убийства и то, как можно сорвать подготовку Промышленного совета к мятежу, как действовать во время начала восстания. Ничего утешительного я не услышал.

Не имея доказательств причастности Голодова к смертям сановников, сейчас выступать против мощи Совета было самоубийством. И не меньшим самоубийством было ждать их следующего шага.

Когда над Летним дворцом забрезжил рассвет, мы начали расходиться. Лицо императрицы было серым. Мы так ни к чему и не пришли. Было ясно одно – требовалось как можно скорее найти доказательства причастности Промышленного совета к случившимся убийствам.

0101

С убийства Трубецкого прошло три дня тяжелейшей работы. Мы с Ариадной трудились не покладая рук. Кабинет полнился досье и фотографиями. Сон, отдых, все было забыто. Флакончики с экстрактом сибирского кофейного корня пустели один за другим. Чеканный поднос, стоящий на столе Ариадны, полнился невесомым пеплом сожженных флогистонов. Мы работали без перерыва.

Был поздний вечер.

Вытащив очередной флакончик с экстрактом сибирского кофейного корня, я взял серебряную ложечку. Ариадна повернулась ко мне:

– Виктор, возможно, вы найдете в себе силы обойтись без тоника? Он когда-нибудь вас убьет. Вы же понимаете, что от этого корня вы рано или поздно схватите удар?

– Поверь, это будет удар милосердия. – Я усмехнулся, но ответной улыбки на лице Ариадны не увидел. Она покачала головой.

– Виктор, так нельзя. – Она взяла меня за руку, настолько мягко, насколько позволяли бронзовые пальцы. – Что вы с собой делаете?

– А что делаешь ты? – Я указал на очередной флогистон, осыпающийся пеплом. – Я же знаю, насколько вредны такие перегрузки для твоих схем.

– Это другое, Виктор. Я машина, если мои схемы сгорят, в Инженерной коллегии заменят вышедшие из строя узлы. А у вас, Виктор? Что будет, если что-то случится с вами? Я же машина, но поймите, я тоже переживаю. – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Вы представляете, насколько мне будет некомфортно срабатываться с новым сыщиком? Почему вы не думаете обо мне?

Я покачал головой, но предупреждению не внял. Вылив в ложечку семь капель, я с сомнением посмотрел на темную жидкость. Поняв, что обманывать я пытаюсь только себя, я долил туда еще столько же. После развел пахнущую травами жидкость в стакане и торопливо выпил терпко-горьковатый тоник. Тело обожгло. Под черепом вспыхнул клубящийся шар огня, выжигающий усталость и сонную одурь. На несколько секунд до боли стиснуло грудь, сердце отбило множество быстрых ударов, но потом все опять пришло в норму. На ближайшую пару часов я вновь был собран и бодр. На лице появилась улыбка – теперь я был всецело готов продолжать дело.

Мы проработали всю ночь. Я лишь раз позволил себе пару часов мутного, рваного сна. Времени было терять нельзя – пара колеблющихся фабрикантов, напуганных всей этой чередой убийств, поделилась слухами о том, что Голодов все чаще проводит подозрительные собрания в своем загородном дворце, где присутствует только самый близкий ему круг. И там они обсуждают именно необходимость отречения императрицы от власти.

Папки на столе сменяли друг друга. К убийствам Голодов, по логике, должен был привлечь кого-то из членов Железной гвардии, и нужно было установить, кто это мог быть. Хотя гвардия и обширна, но там, помимо обычных военных, находились и особо близкие к промышленнику офицеры, обделывающие секретные поручения Совета. Именно их нам требовалось проверить.

В девять, когда начался рабочий день, я наконец сумел нащупать нить, найдя с помощью косвенных улик нескольких возможных подозреваемых. Еще раз посмотрев на папки, я взял нужные бумаги и, окликнув Ариадну, начал излагать свои мысли. Та сперва, кажется, не придала значения моим словам, но чем больше я приводил фамилий и фактов, тем более внимательной она становилась. К концу моей речи Ариадна и вовсе полностью обратилась в слух. В голове ее все быстрее и быстрее щелкали шестерни вычислительных