эффективности. А именно: «Наверняка есть какие-то расходы, надо их сократить как неэффективные». На то ведь мы и эффективные менеджеры, чтобы за этим огромным полированным столом с умным видом сократить какую-то трёхкопеечную фигню, понять, что это привело к потере трёх рублей, потратить ещё десять рублей, чтоб вернуть всё на место, и так далее. Менеджмент, короче.

Представители новых акционеров, рыскавшие глазами в поисках предмета для сокращения, наверное, остолбенели от счастья, увидев пункт «Оплата поездки всех сотрудников в Турцию». Хищные ноздри затрепетали в предчувствии радости секвестирования. Квадратные очки блеснули, отразив область монитора с графой «Итого».

— Что, всех берёте?

— Да.

— И секретарей, и шофёров?

— Ну да, конечно.

— Ясно.

Это «ясно» важно сказать так, чтоб голос не выдал радостного предвкушения. Никакого торжества. Спокойное, нейтральное «ясно». Но там, в груди, уже разгорается пожар! Найден бриллиант для сокровищницы «обнаруженных в ходе аудита неэффективных расходов». Акционер будет доволен, ведь так дела не делаются: это же безумие какое-то, деньги на ветер!

И по офису поползли слухи, что в этом году поездка отменяется.

Такие суровые лица, твёрдые взгляды и сжатые губы я видел в советских фильмах про революцию и Гражданскую войну.

Все — от начальников отделов до секретарей и водителей — превратились в население оккупированной деревни, где каждый житель — партизан. Да, они вынуждены говорить с начальниками вежливым тоном и из признаков непокорности заметна только необычайно гордо поднятая голова, но ясно: только отвернись, и эти люди начнут пускать под откос поезда.

Недовольство коллектива настолько осязаемо висело в воздухе, что устрашило даже апостолов эффективности. Начался торг.

— Поедут, но не все.

— Нет.

— Все, но немножко доплатив.

— Лучше смерть.

В конце концов ради сохранения лица инициаторов идеи оставили всё как есть. С маленькой приписочкой: правило не распространяется на тех, кто работает в компании меньше года. Таких и была всего пара человек.

Как вы уже поняли, одним из них оказался я.

Когда эту новость огласили официально на совещании юридического отдела, это был один из тех моментов, которые проживал каждый: ты делаешь вид, что тебе максимально всё равно, хотя тебе, конечно, не всё равно. Ну серьёзно?! Все едут бесплатно, а я должен платить?!

Коллеги же явно боролись сразу с двумя феноменами: огромным магнитом, который внезапно появился у стула, на котором я сидел, и силой немыслимой гравитации, заставлявшей их головы повернуться в мою сторону. И такой же мощной, почти сейсмической силой, рождающей в подобные моменты ехидную улыбку на лице. Всё это были хорошие люди, которые, безусловно, считали несправедливым «правило одного года», но так уж мы, человечество, устроены: лёгкое злорадство над ближним на фоне наступившего облегчения за самого себя всегда приятно. За злорадство по важному вопросу приличный человек себя одёрнет и осудит. А по мелочи — можно, конечно. Это всего лишь денежный вопрос — заплатит, куда он денется.

Конечно, никуда я не денусь. И хоть эмоции мои бушевали в стадии торга, разум сразу переместился, минуя все прочие, в стадию принятия. Бесит. И возмутительно. И «эти идиоты».

Но отказаться от весёлой тусы, молниеносной адаптации в коллективе и офисных баек на весь следующий год будет просто глупо.

Спустя четырнадцать лет я довольно случайно оказался в совете директоров «Аэрофлота» — крупнейшей российской авиакомпании. Пробыл я там всего лишь год, но так вышло, что именно на этот год пришлось несколько инцидентов с буйными пассажирами, и на совете гендиректор компании, очень кипятясь, рассказывал о них и заявлял, что «Аэрофлот» будет требовать принятия специального закона, запрещающего авиадебоширам летать. Я всегда голосовал за такие предложения и поддерживал их, вспоминая тот полёт в Турцию.

Самолёт почти полностью был занят сотрудниками нашего офиса. Каждый радовался долгожданным майским праздникам, теплу, отдыху, скорой встрече с морем. И почти каждый разделил эту радость с алкоголем — неразлучным другом человека. И конечно, все были не в силах усидеть на месте, метались по салону, пересаживаясь от компании к компании, перекрикиваясь через весь самолёт и выясняя, кто что наливает.

Бортпроводников все игнорировали, их призывы пристёгиваться, не вставать, не курить в туалетах и так далее тонули жалким писком в мощном гуле улья офисных работников, вырвавшихся на волю.

Мы группой юристов с водкой и примкнувших к нам секретарш с мартини оккупировали кухню — то самое пространство в хвосте самолёта, с которым я теперь так хорошо знаком. Несчастная девушка-бортпроводница долго увещевала нас уйти и не мешать ей работать. Потом, обращаясь ко мне (очевидно, выбрав самого молодого и самого трезвого), воскликнула:

— Если вы немедленно не уйдёте, я приму меры!

— Какие? — спросил я максимально издевательским тоном во внезапно установившейся тишине, «изображая юриста». — Неужели нажалуетесь на нас капитану данного воздушного судна?

Пьяным и весёлым смешна любая глупость, вся тусовка сгибается пополам от смеха, а отсмеявшись, разливает по новой. Бортпроводница чуть не плачет — и она, и мы знаем, что сделать с нами ничего нельзя. Сейчас, к счастью, это не так.

Жизненный урок: мало что в такой степени заслуживает сожжения из огнемёта, как группа пьяных юристов, знающих, что несовершенство законодательства позволяет им безнаказанно умничать и выпендриваться перед обычными людьми, которые закона не знают, но по сути правы.

Отдых после прилёта был менее буйным. Видимо, накопившаяся тяга к угару была не так уж велика, раз вся расплескалась в самолёте. Такое часто приходилось наблюдать: начинается с «Ооох, загуляю!», а продолжается тихим алкоголизмом с пивом на пляже. Я был изрядно разочарован тем, что рассказы о разгульных вечеринках коллег оказались просто байками. Все разбрелись по компаниям, а виделись только у священного места поклонения каждого туриста в Турции — за ужином в формате шведского стола. Некоторые пытались доказать, что турки всё-таки сами себя обманули с этим шведским столом и возможно-таки съесть и, главное, выпить дешёвого красного вина на сумму, существенно превышавшую стоимость ужина. На мой взгляд, это ни у кого не получилось, хотя ряд попыток, безусловно, заслуживал приза за волю к победе.

Можете представить степень моей скуки и разочарования, если мы с моим коллегой-юристом Андреем Белкиным записались на экскурсию. И вы не поверите — в боулинг! В своё оправдание могу сказать, что в 1998 году боулинг в России был экзотикой. Почти никто из моих коллег там не бывал. Я был, в связи с чем планировал изображать усталого и скучающего Чайльд-Гарольда, ненавидящего всё. Хорошо бы ещё, конечно, с ходу страйк выбить. Дело в том, что чуть ли не первый боулинг в Москве открыли рядом с моим университетом в гостинице «Центральный дом туриста» — фактически официальной штаб-квартире