Перекинул ногу на ногу, переплёл пальцы рук, положил на колено и, посмотрев на Евгения Ивановича, спросил задумчиво:

— Как могло такое случиться, есаул? «Своя своих не узнаша»? Палили друг в друга полчаса. Хорошо хоть, ранениями обошлось. По горячим следам сослались на рельеф, да и сумерки, мол, помешали. Да и погода была не на руку. Мокрый снег, дождь и всё такое. А те ушли. И ладно только бы верховые, так ведь и брички были! Следы остались. Неслыханная наглость! Впервые, говорят, здесь такое.

Зорич откинулся на спинку стула:

— Думаешь, сговор? Дали уйти?

Корф покачал головой, развёл руками. Ответить помешал дежурный по управлению:

— Здрав жел, Евгений Иванович! — скороговоркой — и Корфу: — Исидор Игнатьевич, пограничники прибыли.

Напротив дверей стояли, перегородив коридор, трое жлуктовцев. «Ну и рожи! — усмехнулся Зорич. — Точно головорезы». Один, покрупнее, цыганистый, с наглыми глазами, заметив усмешку, зло прищурившись, сделал шаг к есаулу. Евгений Иванович, остановившись, положил руку на кобуру. Наглеца за рукав оттянули к стене его сотоварищи. «Ясно, зачем вас взяли с собой», — подумал есаул и пошёл следом за Исидором Игнатьевичем. Тот, похоже, видел всё, но взглянув в лицо есаула, отрицательно качнул головой и не сказал ни слова.

Офицер пограничной стражи с римским профилем крупного барского лица, положив планшет на стол, с брезгливой гримасой отодвинул стул от Жлуктова. Сел напротив Корфа. Тот, подавив смех, подумал: «Да уж, точно, гусь свинье не товарищ! Быстро ты разобрался, что к чему. Чувствуется порода!»

Жлуктова передёрнуло, но, покосившись в сторону Корфа, он сдержался. Сделал вид, что ничего не заметил.

— Итак, господа, ваши версии. Прошу вас, Владимир Андреевич.

Жлуктов подтолкнул в сторону Корфа пару листков:

— Я всё подробно изложил в докладной записке, но могу повторить со всеми подробностями. Мои люди патрулировали вверенный им участок территории севернее деревни Ерино. Заметили группу верховых и стали преследовать их. Перейдя глубокий овраг и выйдя на противоположный гребень, были обстреляны со спины группой неизвестных. Темнело, дождь пошёл со снегом. Ничего нельзя было разглядеть. Когда закончилась стрельба с той стороны оврага, мои перешли на ту сторону и обнаружили стрелявших. Их было пятеро. Пограничники. Трое раненых, и у нас двое. Не тяжёлые. Оказали помощь. Вот и всё.

Жлуктов, набычившись, ждал реакции Корфа. Исидор Игнатьевич выдержал паузу, постукивая пальцами по столу, и обратился к пограничнику:

— Я слушаю вас, Ипполит Николаевич.

— В этом рапорте, — стражник подвинул в сторону Исидора Игнатьевича тонкую папку, — со всеми подробностями описание происшедшего события ротмистром Ивановым, который находится сейчас на излечении в нашем госпитале. Лично мне, Исидор Игнатьевич, добавить нечего.

— Ну что ж, господа, — Корф, раскрыв папку стражника, положил туда листки Жлуктова, — благодарю вас. По случившемуся будет произведено тщательное расследование, будут сделаны выводы, которые по окончании следствия будут сообщены вам.

Офицеры, раскланявшись (стражник — лёгким поклоном импозантной головы, а Жлуктов — злым кивком), двинулись к двери. Есаул стремительно кинулся следом, но его остановил голос Корфа:

— Евгений Иванович, не спешите, прошу вас. У меня к вам дело.

— Ты что надумал?! — едва за Жлуктовым закрылась дверь, разошёлся Корф. — Их трое. Знаю, — заметил ухмылку Корф, — тебя это не остановит, а это тебе надо?! Руки марать об этих висельников. Да и о наследнике уже надо думать. Пелёнки припасать! — поостынув, заулыбался Корф. — Сядь-ка. Надо эту историю как следует обмозговать. Мы думаем, что это контрабанда, а вдруг нет? Вдруг это золото? Надо это Ерино по брёвнышку разобрать! Вряд ли они издалека, да ещё и по такой погоде! А Жлуктов их прикрывал, уж это точно! Надо его от этого района оттянуть через его руководство, через генерала Рябова. Что-нибудь придумаем! Надо срочно и только своими людьми! Вот этим и займёмся, а не какими-то глупостями! — шутливо погрозил пальцем Корф.

К утру потеплело, снегопад сменился ленивым мелким дождичком. Небольшой отряд цепочкой по двое двинулся из города. Казаки, натянув папахи по уши, плотно закутавшись в бурки, досыпали в сёдлах, а Исидор Игнатьевич уютно устроился в повозке, закрытой тентом, нагруженной запасом провизии и фуражом. Проехав домишки окраины, выбрались в поле, покрытое пологом тёмно-серых слоистых туч. Оно тянулось, навевая тоску своей давящей безысходностью, так далеко, пока видел глаз, лишь кое-где разбавляя однообразие кронами ещё не сбросивших листву редких деревьев.

Лишённый сантиментов хозяина Кисмет, должно быть, переполненный новизной впечатлений и избытком жизненных сил, яростно грыз удила, фыркал, встряхивая гривой, выгибал шею дугой. То шёл боком, то приплясывал на месте, разбрасывая ошмётки грязи по сторонам.

— Не конь у тебя, есаул, а Змей Горыныч! — раздался голос Корфа из-под тента. — Точь-в-точь твой характер! По Сеньке и шапка! Не дай бог обидеть, тогда беда!

— Да застоялся он, Исидор Игнатьевич! — сдерживал поводом разыгравшегося коня есаул. — Ему в поле надо быть, а не в конюшне. Надо чаще ему пробежки устраивать — силы ему девать некуда.

За разговорами коротали дорогу. Голосистый Егорка заливался соловьём, скрашивая осеннюю монотонность слякотной дороги. К полудню солнце, поднявшись выше, где-то далеко к горизонту нашло окно в массиве мрачных туч и вырвалось наружу лучом света, обозначив желтизной поредевшей листвы кромку далёкого леса. Расширяясь, светлое пятно медленно ползло по степи. Посветлело, повеселело вокруг, даже карканье воронья не казалось таким унылым. Потеплело даже. Казаки, сдвинув папахи со лба, распустили башлыки. Даже лошади, пофыркивая, пошли побойчее. К вечеру, ещё засветло, добрались до Ерино. Большое село, раскинувшееся несколькими улицами по пологим сторонам оврага, делил, казалось, поровну большак, который за селом, обрамлённый по сторонам ровными шеренгами посаженных давным-давно деревьев, поднимался на противоположный склон и исчезал в лесной чаще.

Спустившись, отряд добрался до вытоптанного пустыря, на одной стороне которого стояла сработанная из толстенных брёвен церковь, а на другой — дом на каменном фундаменте, над высоким крыльцом которого едва колыхался на слабом ветерке российский флаг. Выбравшись из повозки, Исидор Игнатьевич в сопровождении есаула скрылся за дверью. Казаки, опустившись на землю, разминали затёкшие ноги.

— Ты погляди, племяш, — показал на церковь Фрол Иванович, — брёвна-то, должно быть, из лиственницы. Вот мужики строят так строят — на века!