Шрифт:
Закладка:
– А почему именно такое название? – спросил я немного помолчав.
– Это что-то из прошлой жизни Наблюдателя, Василе. Что-то из прошлой жизни Наблюдателя. Что-то из мира, в котором люди не видят, как Двойки бесконечно делятся. Надеюсь, что я не напугал, но вам же требовались ответы.
– А причем тут я? Я же просто обычный студент, тем более из Москвы, – снова спросил я.
– Вы как раз тот, кто остановит деление Двойки здесь. Станица обретёт твердые частицы и укоренится в пространстве, а я наконец смогу уйти. Осталось чуть больше недели, а вы и не вспомните об этом. Всё, что произошло будет лишь покалыванием проснувшегося в поезде студента, которое можно легко списать на перо в подушке.
– Я ничего не вспомню? А сколько пройдет времени?
– Может, и вспомните, но ничего из этого уже не будет иметь значения. Вы будете принадлежать сами себе, как и я. И больше никогда не будете связаны с этим местом. Возможно, ваши молекулы, подобно волне будут стремиться в другое место, но оно будет вольно стремиться куда угодно. Настоящая свобода, в отличие от вашего пути из дома сюда, в котором буквально нельзя было ступить и шагу в сторону. Совсем забыл. Что касается вашей руки. Она принадлежит не вам. Вернее, она принадлежит вам, но другому.
В этот момент моя рука в гипсе дёрнулась к Ийю и схватила его за шею. Ий тут же мягко ударил меня в район плеча, и всё тут же прекратилось. Не описать всего моего беспомощного ужаса, который я испытал в этот момент. Что это за Василе такой, который готов душить абсолютно любого? Не думаю, что это я. Да и не хочу иметь с ним ничего общего. Я принёс миллион извинений, мне до сих пор стыдно немного. Захотелось уйти, но я задал вопрос:
– А чем вы занимаетесь сейчас?
– Сейчас, я приглядываю за тем, чтобы всё существовало так, как существует сейчас. А теперь, прошу меня извинить, Василе. Дела. Надеюсь, что мы ещё встретимся, и что ваш пыл поутих. Хорошего вечера.
Огонь резко потух, я отвлеченный этим повернулся куда-то вправо, а когда повернулся обратно, то Ийа уже не было передо мной. Я сидел перед потухшим костром. Это меня пугало, поэтому я решил перебраться на берег и передохнуть дома после такого эффектного марш-броска.
Возле дома меня ждала Мария Семёновна, в руках у нее была дымящаяся форма для запекания, покрытая фольгой. Фольга буквально вздымалась вверх от ветра, обнажая содержимое —запеченную картошку с зеленью, которой уже приятно пропахло всё вокруг. Мария Семёновна куда-то торопилась. Скорее всего, в местный общественный центр жизни – в дом культуры, в котором я так ни разу и не был даже близко. Где он вообще находится? Толком с Марией Семёновной мы и не поговорили. Я искренне поблагодарил её за спасение от скорой голодной смерти, а она ответила, что я единственный в округе ценю её еду. Это, естественно, не правда. Готовит она просто великолепно. Сейчас как раз пишу всё это после того, как хорошенько наелся картошки.
Я даже вот, что подумал. Хочу сходить в дом культуры и просто прогуляться, может возьму Ону или Джотто Ивановича с собой, но перед этим хочу кое-что сделать. Хочу снять этот гипс и нормально пообщаться со своей рукой. Сейчас я готов к этому. Один момент, освобожу себя от гипса. Буду ставить кавычки там, где пишет рука, чтобы мне самому потом было всё понятно. Ну что ж, оттягивать смысла нет. Начнём сеанс глубокого самоанализа с использованием внешней среды. Чем-то похоже даже на общение с теми «пришельцами», которые вторгались в мой дневник. Начнём.
«Свобода. Свобода. Своообода. Хотя какая тут свобода в чужом теле. Почему к тебе. Почему сейчас? Уже пора? Ты тут не третий день?».
Рука остановилась. Видимо, нужно ответить. Нет, я тут уже две недели. Почему ты набросилась на Ийа? Что он такого сделал?
«ТОН! ТЫ. ТЫ. ТЫ САМ НЕ СЛЫШАЛ его ТОН?! Эта тварь говорила так. Говорила так, как будто он выше. Но. Но. Моя часть знает правду. Знает, что он просто жалкий червь-гнида, на которого жалко слюну. Мне хотелось. Хотелось его заткнуть. Он хотел плохо сказать. Хотел плохо сказать про меня. ВИЖУ каждую частицу. А что это дает? Понятия о людях меньше, чем у левой руки!!! Что-то чужеродное. КАКОЙ ЖЕ ОН тупой».
Что ты имеешь ввиду? Кому ты принадлежишь?
«Я. Ты. Я часть тебя. Другого тебя. Другого тебя не отсюда. Далеко не отсюда. И далеко другого тебя».
И как ты себя осознаешь? Ты раньше осознавала себя в теле другого меня?
«Нет. Всё было целым. А теперь. Свет. Вспышка. Я ощущаю».
И какой другой я?
«Не такой. Ты слаб. У другого тебя голова без волос, а его тяжелый взгляд бороздит пустоты. Он видел многое. Слишком многое. Он делал многое. Слишком многое. Ему столько же лет, но он старше на столетия. Он старше».
Хорошо. Но как тебя вернуть? Поверь, твоя компания меня не радует в той же степени, что и тебя.
«Не знаю. Он знал. Он скоро придёт. Я вернусь. Я помню. Он придёт. Мы расстанемся. Василе. Василе, ты плачешь? Ты когда-нибудь плачешь по правде из-за того, что тебе этого хочется?»
Не помню. А нужно помнить?
«Он научился плакать. Но он не будет».
Ладно. Теперь ты пишешь слишком абстрактно. Может, у нас выйдет подружиться и нормально сосуществовать, пока ты не вернешься обратно?
«Может».
Тогда я больше не буду носить этот гипс и буду думать о том, как вернуть тебя. Опыт у меня уже был. Ты же не причинишь мне вреда?
«Ты глуп. Сейчас. Прямо сейчас. Я – это ты. Причинить вред тебе – причинить вред себе».
Хорошо, тогда обещаю тебя не отрезать. Я рад, что у нас вышел нормальный разговор без оскорблений. Если вдруг тебе что-то понадобится, то стучи, я поднесу тебя к дневнику и ручке. А сейчас хочу устроить вечерний променад. Ты не против?
«Жалко. Жалко Василе. Жалко себя. Однажды. Однажды ты осознаешь. Осознаешь, что пришёл к тому, что высек все ненужные реакции бритвой и идёшь вперед, подобно самураю. В этот день исчезнет Василе».
Так ты не против?
«Не против».
Отлично, тогда прогуляюсь и перед сном опишу всё, пока мысли горячие.
Блин, я
