Шрифт:
Закладка:
— Деньги мне позарез нужны, — все также недоверчиво сказал он. — Мне воинам платить нечем. Оборванцы у меня, а не воины. Голодные, босые и злые. Ты как думаешь, патрикий, на что голодный воин способен?
— Мне плевать на воинов, — хладнокровно ответил Александр. — Управляться с ними — твоя забота. Я привез деньги, и я хочу договориться.
— Я не стану договариваться с этой змеей, — Валентин даже имени императрицы произносить не стал. — Ираклий Констант — истинный император.
— Ну, допустим, что это так, — пристально посмотрел на него Александр. — И что ты будешь делать после того, как сказал мне это? Сидеть здесь и слать письма трусливой константинопольской знати? Сенаторы прямо сейчас вылизывают порог опочивальни императрицы.
— А ты зачем, собственно, сюда приехал? — глаза военачальника сузились, и в них зажегся неприятный огонек. — Деньги могли и попроще люди привезти.
— Как зачем? — не теряя хладнокровия, ответил Александр. — Чтобы купить тебя, конечно. Я предложу тебе титулы, золото и земли. А взамен ты отречешься от своего обещания беречь детей покойного государя Константина. Ты примешь дары императрицы, а взамен юный Констант без носа и языка поедет в ссылку.
— Я не сделаю этого! — прорычал магистр, наливаясь дурной кровью. — Никогда!
— Тогда самое время выступать, — ответил Александр. — Мартине не на кого опереться, кроме как на тебя. За Дунаем стоит войско архонта Само. Она боится этого, а потому согласится на все твои условия.
— Ты же служишь ей! — Валентин в изумлении откинулся на спинку кресла.
— Я служу империи, — сухо поправил его Александр. — А это совсем не одно и то же, как ты сам понимаешь.
— Вот даже как? — Валентин погрузился в задумчивость. — Во дворце все так плохо?
— Ты даже не представляешь насколько, — невесело усмехнулся Александр. — Сам разве не видишь? Тебя же самого скоро на копья поднимут голодные воины.
— Хорошо, — подумав, ответил Валентин. — Даже если это какая-то хитрая ловушка, мне плевать. Я объявлю себя защитником малолетнего Константа по завещанию его отца. Я потребую, чтобы его провозгласили вторым августом. Только у меня не хватит сил, чтобы блокировать город. И столько кораблей я не найду. Я не смогу быстро переправить войско на европейский берег.
— Не волнуйся, — успокоил его Александр. — Тебя поддержат такие силы, что твое появление в столице даже не понадобится. Ты и так получишь все, что пожелаешь.
— А что я хочу? — задумался Валентин. — Я хочу титул комита экскубиторов для начала. А потом, когда…
— Тс-с! — прижал пальцы к губам патрикий. — Не произноси того, что будет потом, сиятельный. Такое не говорят вслух. А потом цена вырастет. Твоя дочь Фауста станет императрицей. Такая цена тебя устроит? Ну? Мы договорились?
— Мы договорились! — протянул руку Валентин. — Даже не представляю, как ты будешь выкручиваться перед этой ведьмой!
— Ей очень скоро будет не до меня, — сухо ответил Александр. — Когда твое войско встанет у Халкидона?
— Через месяц жди, — кивнул Валентин. — Хотя нет… Начало августа. Так вернее будет. Только скажи мне, патрикий, каково это — предать того, кому ты клялся в верности?
Александр пристально посмотрел на него и ответил.
— Один умный человек мне как-то сказал: вовремя предать — это не предать, это предвидеть. Все меняется, сиятельный, и наша империя летит в пропасть. Что в такой ситуации стоят какие-то клятвы? У нас ведь земля горит под ногами. У тебя есть хотя бы призрачный шанс спасти нашу страну. У нашей госпожи нет и такого. Я расскажу, что тебе нужно будет сделать, сиятельный. И не приведи господь тебе отступить от этих договоренностей хотя бы на волос. Судьба Иоанна Аталариха, внебрачного сына нашего повелителя, покажется нам несбыточной мечтой. Я слышал, что он еще жив, представляешь? И это без носа, языка, правой ноги и обеих рук! Ему даже голодом себя уморить не позволяют. Кормят насильно!
— Спаси нас господь от такой беды! — Валентин побледнел и перекрестился. — Говори, патрикий, что нужно делать!
* * *
Еще три недели спустя. Константинополь.
— Я клянусь, что не злоумышляю против горячо любимого племянника своего Ираклия Константа!
Ираклий второй стоял в императорской ложе ипподрома, в чаше которого бесновалась толпа. По городу пошли слухи, что императрица Мартина, отравившая василевса Константина, хочет отравить и его сына Константа. И народ вновь вышел на улицы, призвав власть к ответу. И снова на форумы встали наряды мечников-исавров, и снова потекли толпы в стороны ипподрома. Они хотели увидеть собственными глазами, что юный Констант жив и здоров.
— Пусть древо животворящего Креста будет мне свидетелем! — Ираклий держал за руку одиннадцатилетнего племянника, а второй рукой поднял главную святыню христианского мира, которую привезли сюда со всеми возможными предосторожностями. — Пусть покарает меня господь, если я лгу!
— Вот видишь, патрикий, — снисходительно произнесла императрица, которая сидела в глубине галереи, идущей от ипподрома во дворец. — Чернь проглотит все, что мы ей дадим.
— Да, ваша царственность, — почтительно ответил Александр. — Но я не смог договориться с магистром Валентином. Он отверг все наши предложения.
— Ну что же, — нахмурилась Мартина. — Тем хуже для него. Мы подготовим указ, который лишит его военного командования! Теперь, когда охлос успокоился, мы можем себе это позволить.
Народ, который получил свое зрелище, длинными ручейками потек в сторону харчевен и рынков, на ходу обсуждая увиденное. Народ был доволен. Ему пообещали то, что он хотел услышать, а потому гнев горожан понемногу пошел на спад. Кое-где за василевса Ираклия даже кубки подняли расчувствовавшись.
— А мы-то думали! — утирал скупую слезу пузатый лавочник. — А тут вон оно чего! Вот дурни мы, право слово!
— А почему это ты дурень, дядя? — спросил лавочника молодой, худой как палка, мужчина с короткой бородкой. — Чего
