— Не я, это вы ее умертвите, моя дорогая ядовитая девочка, — улыбнулся мужчина. — Подкрадетесь к ней в темноте и… очень нежно коснетесь ее. Нежное прикосновение смерти, — с мечтательным пафосом молвил он. — Что может быть поэтичнее этого, не правда ли, друг мой? — Он поглядел на Шекспира. — Вы, как поэт, просто обязаны прочувствовать прелесть подобной кончины. Не каждому выпадает удача, упокоиться в нежных объятиях Мельпомены под звуки цимбала и цитры. Вы ведь нам поспособствуете, я прав? Взамен получите все, что хотите: театр, труппу, богатых, влиятельных покровителей. Я устрою для вас невозможное, мальчик мой! Имя Шекспира увековечат в веках. Не об этом ли сами вы и мечтаете? — И продолжил, не дожидаясь ответа: — Уверен, как человек практичный и хваткий, вы сможете оценить выгоды нашего с вами сотрудничества, а значит, поспособствовать общему делу. И себе в частности!

Молодой человек выглядел маловоодушевленным рисовавшимся перед ним Эссексом перспективам, но глядел смело, с достоинством. И Соланж ужаснулась тому, во что втянула парнишку… Лучше бы там, в гостинице в Бичестоне, отговорилась хоть чем, но, не поддавшись порыву, согласилась ехать с ним в Лондон.

— Вы не можете принуждать его помогать вам, — вступилась за друга Соланж. — Это нечестно. Уж если вам нужна я, то, пожалуйста, я согласна помочь, но Уилла не трогайте!

— Разве я трогаю? — весьма правдоподобно удивился мужчина, демонстрируя пустые ладони. — Даже не думал об этом. И принуждать никого тем паче не собираюсь! Уилл, разве же я принуждаю тебя?

— Нет, сэр, — откликнулся тот, но как-то неубедительно.

— Вот видите, мисс Дюбуа, никто никого не принуждает. Даже вы вольны выбирать… понимая, однако, что у любого нашего выбора есть цена.

— И свою я готова платить, — ответствовала Соланж, вскинув голову. — Но хочу быть уверена, что и вы свою часть договора исполните.

— Волнуетесь за родных?

— Хочу быть уверена, как уже и сказала.

— Что ж, вполне разумное требование. Смотрите, вот здесь на бумаге я запишу название места, в котором ваши родные проведут свои дни до праздника Иоанна Крестителя. — Эссекс продемонстрировал лист, лежащий перед ним на столе. — Как только праздник минует, и королева… умрет, вы получите этот лист и, возможно… узнаете даже больше, чем полагаете…

Его искушающий взгляд вперился в девушку.

— Мой отец… вы о нем что-то знаете, так? — спросила она.

— Вы о том человеке, что наградил вас убийственным даром? Да, может быть, знаю, но об этом, моя дорогая мисс Дюбуа, вы тоже узнаете после. А пока… — он обмакнул кончик пера в серебряную чернильницу и накорябал несколько слов на бумаге. — Вот ваша гарантия.

И тут Кайл сказал:

— Вы сказали, граф, что родные мисс Дюбуа сейчас в Тауэре. Так к чему этот фарс? — Он кивком головы указал на бумагу.

Граф поднялся из-за стола, Кайл тоже встал.

— Ты ведь не думаешь, что я забыл о таинственном покупателе, мальчик мой? — спросил Эссекс. — О королевском приспешнике Сесиле, к коему вы, в обход меня, можете обратиться, предупредив королеву о заговоре? — Сама Соланж о таком еще даже не думала, но по лицу Кайла как-то враз поняла, что Эссекс верно предугадал мысли бывшего друга. — О да, такой вариант я, как видишь, тоже предусмотрел. Столько лет положив на алтарь нашего дела, полагаешь, я бы попался на такой крохотной мелочи? Нет. Сесил вам не поможет освободить родных мисс Дюбуа из темницы, и все потому, что не будет знать, где они обитаются. И, если я не пришлю в срок верного человека, их повесят… Кстати, вы можете с ними проститься. — Он посмотрел на Соланж. Их как раз везут мимо.

С такими словами он направился к двери, приглашая негласно следовать за собой, Соланж так и сделала, ощущая себя чуть ли не мушкой, бьющейся в паутине. Шаги давались с трудом… Сердце билось рывками.

Они вышли из главного входа во двор, где стояла простого вида карета, и Эссекс, переглянувшись с возницей, позволил Соланж приблизиться к ней.

— Идите, дитя, проститесь с родней, — напутствовал ее граф. — Вы нескоро увидитесь… если вовсе получится, — заключил совсем тихо, так что нельзя было верно сказать, не показалось ли ей.

Занавеска в карете тем временем отодвинулась, и Соланж увидела брата. Бледного, со следами побоев на симпатичном лице… Ей казалось, поддаваясь шантажу графа, она действует только во имя дочернего и сестринского долга, но теперь, увидев брата избитым, поняла, что по-своему любит его. И любила б сильнее, прояви он к ней больше привязанности и чувства…

— Соланж? — донесся из недр кареты его взволнованный голос. — Соланж, это ты? — Брат подался к окну, но его удержала чья-то рука с большим перстнем на пальце.

— Да, Джеймс, это я.

— Соланж, помоги нам, прошу! — взмолился брат, скривившись лицом. — Нас схватили и долго допрашивали. Они знают о брачных аферах. Все, что ты сделала!

Соланж на секунду опешила, а после откликнулась с горькой усмешкой:

— Я сделала, Джеймс?

И брат зачастил совершенно бесстыдно:

— Ты убила этих мужчин, а не мы. Скажи им, что мы с отцом не при чем! Мы к этим мужчинам и пальцем не прикасались. Мы не в ответе за то, что ты делала в спальне со своими мужьями… Скажи им, сестра, умоляю, скажи. Нас повесят, если ты не заступишься!

— Я заступлюсь. — Кивнула она с долей сарказма.

В тот же миг возница стегнул лошадей, карета дернулась, покатив со двора. Она смотрела ей вслед, раздираемая противоречивыми чувствами: виной, отчаянием и глубоким, как бездна, разочарованием. Когда надеешься на принятие, быть отвергнутым больно… И боль не становится меньше с годами, лишь, как ни странно, усиливается.

Вот и теперь будто судорогой стянула все тело — ни шевельнуться, ни двинуться.

— Соль? — Большие, теплые руки накрыли ей плечи. Она задрожала под ними, проклиная и эту свою секундную слабость, и сам участливый голос, при звуках которого эта слабость усилилась, и в целом свое неумение абстрагироваться от боли, к которой давно стоило бы привыкнуть. Знала ведь, что одна в целом мире, но все равно так по-детски надеялась…

— Все хорошо. — Передернув плечами, она дала понять Кайлу, что не нуждается в неуместном сочувствии.

И вообще не нуждается в нем никогда и нигде…

Она не ребенок, чтобы ей дули на ранку, как это делала мать, стоило ей оцарапать колено.

— Итак, что я должна буду сделать? — обернулась она с решительным видом, глядя на Эссекса.

Тот улыбнулся.

— Сущий пустяк, моя дорогая. Уильям расскажет вам обо всем… Мы условились с ним, как все будет.

Соланж посмотрела на друга