Бородач торопливо докурил, выкинул бычок в форточку и, прикрыв ее, прошел к стулу, на котором сидел во время допроса.

– Так чего рассказывать-то? – вздохнул он. – Я же говорю, что мало что видел и слышал. Два дня я сидел в сторожке безвылазно. К тому же они меня постоянно водкой поили. Из сторожки я вышел, только когда эти снежные фигуры в «КамАЗ» грузили и вывозили с территории.

– Так вы не видели, кто вырезал эти фигуры? – прищурившись и склонив голову набок, спросил Черепанова Лев Иванович. Он чувствовал, что сторож говорит меньше, чем знает на самом деле. – Вот даже не пытались посмотреть, кто на доверенной вам территории дома отдыха хозяйничает? Не сами же Кот с Шестом развлекались и лепили такую забаву?

– Нет, наверное, – замялся сторож. – Куда им до таких произведений! У них руки-то знаем откуда растут, – усмехнулся он в бороду. – Настоящий скульптор их делал, это и мне, убогому, понятно.

– Скульптор с большой буквы? – уточнил Гуров.

– Он, – не сказал, а скорее выдохнул Черепанов.

– Так вы сами-то видели Москвина на территории «Весты» или это только ваши догадки?

Черепанов запустил пятерню в лохматую и густую бороду и молчал. Он явно размышлял: есть ли у него шанс выпутаться и не отвечать напрямую на этот вопрос или стоит все-таки сказать правду? Лев Иванович понимал, что этот угрюмый, молчаливый и одинокий по жизни мужик хотя и завязал со своим воровским прошлым, но привычек и замашек матерого урки не оставил. Не в воровских правилах было доносить на своих корешей, пусть даже бывших корешей, но когда-то деливших с тобой и нары, и пайки, и курево.

– Ладно, можете не говорить, – вздохнул Гуров. – Но ведь все равно рано или поздно мы докажем, что к убийствам причастны и Котелков, и Москвин. И тогда вас, Черепанов, привлекут за укрывательство преступников, а то и за соучастие…

– Какое соучастие! – неожиданно вышел из себя до этого момента спокойный Черепанов. – Я и видеть не видел, чем они там занимались!

– Вы ведь только что сказали, что присутствовали при погрузке снежных фигур. Так? – усмехнулся Лев Иванович. – А в них как раз и были спрятаны два трупа. О прошлом и Кота, и Шеста вы были осведомлены. Так? Сидели с ними вместе, пистолет вот у Шершенева видели. Так? – давил на психику точными вопросами Гуров. – Все ваши показания записаны и на бумагу, и на камеру. Видите, компьютер включен? Все записывается. Антон, подтверди, – обратился он к Варежкину, и тот, поняв, что Лев Иванович разводит свидетеля, бодро подтвердил: да, мол, все на камеру пишется.

– Черт бы вас взял! – досадуя, зло выплюнул слова Черепанов. – Ладно, все расскажу. Но с условием, что пока этого Москвина и Котелкова не арестуете, будете меня в одиночной камере держать. Не хотелось бы мне перо в бок на старости лет получить. Я, может, только жить начал. С женщиной вот хорошей познакомился недавно…

– Одиночная камера? Да без проблем! – подмигнул Антону Гуров, и тот, кивнув, приготовился записывать показания бородача.

Но не успел Черепанов заговорить, как зазвонили сразу два телефона. Один – в кармане у Гурова, а второй – телефон внутренней связи.

– Антон, послушай, – Лев Иванович кивнул на стационарный допотопный аппарат, а сам приник ухом к своему мобильному, отойдя на несколько шагов от свидетеля. – Слушаю, Станислав, что-то срочное? А то я тут занят немного…

– Срочно или не срочно, но знать ты должен, – перебил его Крячко. – Эта женщина, что на фотографии, ну, та, которую мне прислали, – это Людмила Тихорецкая. Наша свидетельница, которая сейчас в коме. Такие вот дела.

– Помощница по дому у Проппа? – удивился Лев Иванович. – Ничего себе! Значит, у них с дантистом была связь? Ты читал их переписку?

– Нет еще. Я только недавно все получил и еще даже не открывал е-мейл Проппа. На фото посмотрел и сразу тебе позвонил.

– Тогда вполне возможно, что и записку с номером телефона сунула в карман его рубашки тоже она, – задумчиво произнес Лев Иванович.

– Какой рубашки и какой телефон? – не понял Крячко.

– Срочно узнай номер телефона нашей свидетельницы и вышли мне его эсэмэской, – не стал объяснять Гуров.

– Сейчас пойду и узнаю, – Крячко понял, что сейчас не время задавать вопросы, и отключился.

Лев Иванович решительно шагнул к столу, за которым сидел Варежкин и вопросительно смотрел на полковника в ожидании, когда тот спросит его о звонке. Но Гурову явно было не до того. Он схватил пачку с отчетами криминалистов и стал быстро просматривать листок за листком. Найдя нужную информацию, он, не глядя на Антона, протянул руку, и молодой оперативник вручил ему авторучку. Гуров быстро нацарапал на подвернувшемся под руку клочке бумаги несколько цифр и только тогда посмотрел на Варежкина.

– Кровь Кота, – коротко сообщил Антон, и Лев Иванович понял, что кровь, найденная в багажнике автомобиля Проппа, по группе и по резус-фактору полностью совпадает с кровью Котелкова. И это была для них хорошая новость, потому что теперь у них был резон поехать к Коту с обыском и даже с ордером на его арест.

Глава 26

– Второго числа они приехали уже на двух машинах, – стал рассказывать Черепанов. – Я в первый раз сказал, что точно не помню, на какой машине они приехали… Так вот, это был «крузак». А вот второй раз эту машину я уже не видел. Я услышал, как к воротам кто-то подъехал, и успел выглянуть в окно, перед тем как вошел Шест. Кот как раз выходил из «Шевроле Нива», чтобы ворота, значит, открыть, а за его машиной стоял «Мицубиши Паджеро». Спорт-3, кажется, но я в марках не силен, поэтому точно не скажу. Черный большой внедорожник – это точно.

– Ага, погоди-ка, – остановил Черепанова Гуров и, набрав на стационарном какой-то номер, сказал в трубку: – Сергей, быстро узнай, какой автомобиль зарегистрирован на Котелкова, а заодно и на Москвина Артура Викторовича. Да-да, сразу же мне и перезвони. Рассказывайте дальше, – повернулся он к сторожу.

– Тут на крыльце шаги послышались, – продолжил Черепанов. – Я быстро отошел от окна и притворился, что сижу за столом пьяный и мне ничего не интересно, кроме водки. Вошел Шест и обрадованно так говорит мне: принимай, мол, гостей. А я сижу, чувствую, что встрял в историю, и молчу, не знаю, что ответить. Страшно мне стало. Они меня до темноты