– Не туда мы с тобой смотрим. – Ночной брат мягко развернул Арлетту в сторону обрыва. Там тоже был небесный простор, наполненный вечерними облаками, сумрачные лесистые холмы, спускавшиеся к потемневшему востоку, к невидимой отсюда Либаве. Над холмами к облакам поднимались широкие столбы густого чёрного дыма.

– Замок горит, – пробормотал ночной брат, – но если бы только замок.

– А что ещё? – прошептала Арлетта. Она очень боялась упасть. Голова кружилась то ли от высоты, то ли от горького запаха дыма.

– Костяницы и Замошье, баронские деревни. Стало быть, королевские солдаты хорошо погуляли. Что вон там – не знаю. А вот это, похоже, Чернопенье. Так что неизвестно, чья взяла. Чернопенье королевские войска жечь не будут.

– Будут, – возразила опытная Арлетта, – захотят под шумок пограбить и подожгут.

– Всё может быть, – не стал спорить ночной брат, – тридцать лет назад здесь тоже деревни были. Пять, не то шесть. А теперь только лес растёт. Что ни делай, ничего не меняется. То война, то чума, и так без конца. Что делать, а, Арлетта?

– А что мы должны делать? – удивилась Арлетта. – Нам бы выжить. Увернуться как-нибудь, пока сильные друг с другом бодаются. Ускользнуть, пока не сожгли. Мы всё ж люди, не дрова. Мы и убежать можем. Вот потому-то шпильманом лучше быть. Коли дома нет, то и терять нечего.

– Ты же хочешь дом.

– Так не здесь же. Где-нибудь подальше отсюда, в спокойном, надёжном месте.

– Ох, Арлетта, Арлетта, не бывает на этом свете надёжных мест.

– Я найду, – отрезала Арлетта. Потом представила, как горит её дом с мягкими коврами и прекрасными занавесками, и расстроилась. Ничего-ничего. Найдётся такое место, где все дороги кончаются. Не во фряжских землях, так в иберийских или вовсе за тёплым морем.

Сбоку раздались нежные звуки. Флейтист примостился неподалёку, на камушке, заиграл печальное. «Для меня, – догадалась Арлетта, – понравиться хочет. Тощенький, носатый, волосы длинными патлами. А так ничего, симпатичный». С флейтой парнишка обращаться умел. Получалось приятно. Сумерки, прозрачный месяц и флейта. Ах, если бы не запах, не чёрный проклятый дым…

Картинка погасла. Ночной брат перестал дышать в ухо, тихонько подтолкнул свой живой костыль. Пошли, сели рядом с музыкантом. Тот возрадовался, заиграл поживее, повеселее. Трогал, перебирал звуки, как стеклянные бусы.

– Гран шарман, – решила сделать приятное Арлетта, – умеешь.

– Дай, – внезапно приказал ночной брат. Музыка оборвалась. Флейтист не посмел ослушаться, с опаской передал любимый инструмент.

– Не бойся, я тоже кое-что умею.

– Из Эльтофа сыграешь или из Маринетти?

– Не-а. Мы люди простые, неучёные. Сейчас крыс гонять будем.

– Так ты и есть крысолов? – ужаснулась Арлетта. – Тот самый, из Хаммельна? Ой, мама…

В ответ свистнула флейта. Резко, отрывисто. Никаких розовых облаков, никаких нежностей. Это был военный марш. Злой, как свист розги. Марш-насмешка, марш-оскорбление, марш – чёрное проклятие.

«Прочь, – вопила флейта, – убирайтесь прочь. Стройтесь рядами, в колонну по три, держите шаг и прочь, прочь, прочь!»

Арлетта вскочила, ещё не зная, что будет делать. Злые трели подбросили, закружили, заставив забыть о том, что рядом обрыв, а в низкой траве могут попасться камни. Баллата-фуэте. Танец-кнут. Кнут для всех этих захватчиков, притворщиков, заговорщиков. Для всех, кто прикидывается, будто решает судьбы страны, а на самом деле обделывает свои мелкие делишки. Теперь кнут свистел вместе с флейтой. Гнал прочь всех, и красных, и синих, и королевских мародёров, и баронских прихвостней. Все дни осады, страха и голода Арлетта вложила в свою яростную баллату.

Уходите! Прочь! Прочь! Прочь!

– О-у! Только контракт. Сейчас. На любых условиях.

Бенедикт. Арлетта замерла. Выронила воображаемый кнут. Вот дура. Плясать в неизвестном, непроверенном месте. Так и ногу сломать недолго. Флейта поперхнулась и умолкла.

– Держи.

Флейтисту вернули его достояние. Сзади негромко зааплодировал Лотариус.

– Нет, ну ты лабух. Скажи честно, в Лютеции учился? Зачем скрываешь?

– Какой из меня лабух. Шпильманы мы. Поём и пляшем, делаем разный трюк.

«Выучил наконец, – подумала Арлетта. – Может, ещё настоящим шпильманом станет. Честным трудом начнёт на хлеб зарабатывать. Хотя, говорят, чёрного кобеля добела не отмоешь». Подумала и неуверенно побрела туда, где слышала Бенедикта. В незнакомом месте не то что плясать нельзя, ходить осторожней надо.

Глава 18

За ужином никто не наелся, но заснули быстро и спали долго и крепко. Даже сторожить никого не оставили. Лабухи поднялись раньше всех и ушли. Сами ушли и кошелю с мелочью, мирно лежащему в торбе, ноги приделали. К счастью, плата за работу на баронской свадьбе была надёжно упрятана в тайник, так что потери оказались невелики. Но Бенедикт всё равно разорался. Арлетте, которая спала на крыше, сильно досталось. И поделом. Так тебе и надо, девочка-неудача. Зато на крыше обнаружился растрёпанный хрусткий букет из черничных кустиков – скромный дар тоскующего флейтиста.

Ночной брат спал неизвестно где, а может, и вовсе не спал. Утром притащился с охапкой щавеля и корешками стрелолиста, которые, поджарив, можно есть вместо хлеба. Невкусно, но можно.

– Там, в сосняке, ещё маслята есть, – сообщил он Великолепному Максу, – молоденькие, только что выскочили. Жаль, собирать не могу.

– Кес ке «маслята»? – осведомился Макс.

– Грибочки.

– О-у! Грибочки!

Макс оживился, схватил ведёрко и укатился за маслятами.

– Трава. Сьено, – презрительно фыркнул Бенедикт, обозлённый пропажей денег. – Сам такое ешь.

Но гнаться за бессовестными лабухами не стал. Лес большой. Где их теперь найдёшь. Вместо этого отправился на охоту и добыл-таки мяса. Что это такое, Арлетта предпочла не знать. Может, змея, а может, и тритоны с лягушками. В общем, нечто, зажаренное на прутиках над горячими углями. Соль у них ещё осталась, и хорошо. С солью всё можно съесть, хоть червяка, хоть гусеницу. Голод не тётка. Всё же свою долю почти всю подсунула Бенедикту. Ему нужнее.

Сама осталась полуголодной. Но это дело привычное. Такой голод неделями терпеть можно. Хорошо Фердинанду. Трава везде растёт. Хочет – пасётся, не хочет – не пасётся. И Фиделио, морда наглая, часами шлялся по лесу, что-то себе добывал. Нет, чтобы хозяйке принести, поделиться.

Но голодать в лесу всё-таки было веселее, чем в осаждённой крепости. День да ночь – сутки прочь. Арлетта спала или просто валялась на крыше, надеясь, что солнце выжжет гнилой запах угла за конюшней, запах битого камня, пороха и пожара.

Пару раз её будил ночной брат, звал прогуляться, обещал показать что-то интересное. Не пошла. И этот туда же. Знаем мы, чем такие прогулки кончаются. Так и пробурчала в ответ. А ещё было совестно. Сначала обнимать бросалась с дикими воплями, на шею колдуну вешалась, а потом под боком у него и заснула. Почти в обнимку. А он, гад, ещё и свой сон ей приснил. Море с кораблями. Впрочем, в последнем Арлетта не была уверена. Сны – дело тёмное.

Зато чернику, принесённую на широком листе лопуха и подсунутую на крышу,