– Спустись, попроси у хозяина горячей водички, а ещё нужен мёд, мускатный орех, кардамон и тёртая редька. Правильных трав взять негде, так хоть это.

Трудно ослушаться, когда ночной брат приказывает. Что он там делал, какой хирургией или колдовством занимался, неизвестно. Но польза какая-никакая получилась, может, от питья, а может, от колдовства. Макс задышал глубже, расслабился и заругался по-фряжски, забеспокоился, как бы его бесценные ширмы и ящики не пропали.

– Эй, – раздался со двора грозный вопль Бенедикта, – полчаса уже возитесь. Едем, а то в поле ночевать придётся.

– Allez, – сказал Макс, – прощай, бабочка.

– Оревуар, – всхлипнула Арлетта и расцеловала Макса. Щёки у него были холодные, влажные, жёсткие от щетины.

Позвали Фиделио, который ошивался за кухней, пытаясь доказать стряпухам, какая он милая собачка, и двинулись дальше, в город-крепость Верховец.

Свидятся ли ещё с Великолепным Максом? Кто знает. Как дорога ляжет.

Дороги, дороги. Сколько их было, сколько ещё будет. Скользкая, разбитая глина, тряский щебень, вязкий песок, мягкая травяная колея. Арлетта умела различать их по стуку колёс, покачиванию повозки, скрипу и тряске. А ещё по вкусу и запаху.

– У каждой дороги свой вкус, – сказала она вслух, раскачиваясь на козлах рядом с ночным братом, который, кажется, навсегда отнял у неё вожжи.

– Вкус? – удивился он. – Песок надо жевать, булыжник на зуб пробовать?

– Я не с тобой разговариваю, – отрезала Арлетта, но потом сжалилась, решила просветить неразумного: – Вот смотри: на песчаной дороге пыль плотная, тяжёлая, аж на зубах хрустит, а когда по глине засохшей да колёсами разбитой едешь, пыль мелкая, противная, никуда от неё не деться, сама в нос и рот лезет. Лучше всего старая травяная колея. Пахнет лесом и сеном. И вкус кисленький, как лесная ягода. Смеёшься?

– Нет.

– А чего молчишь?

– Да вот, глаза закрыл, понять хочу, что ты чувствуешь. У этой дороги вкус какой?

– Вкус реки.

– Как это?

– Колеса вязнут немного, по песку едем. Но песок сырой, пыли нету. А пахнет водой. Тиной прибрежной пахнет. Река широкая, течёт медленно.

– Ну да. У Либавы едем, а берег здесь низкий.

– Ты глаза-то открой, а то свалишься ненароком.

– А ты?

– А я привыкла. И конь привык. Вожжи отдай. Мы с Фердинандом уж сколько лет вместе.

Сколько лет, сколько вёрст, сколько разных дорог… Последняя оказалась на диво легка. Тепло, разгар лета, дожди редки, идут чаще всего ночью. Да и люди к злосчастным фиглярам добры. Трактирщики дозволяют есть в общей зале и кормят досыта, прочие гости в трактирах солидные, из здешних путешествующих крестьян, заходят поесть и переночевать, а не напиться и подраться. Старосты не гонят, разрешают представлять на деревенской площади и даже денег за то не просят. Солдат и стражников как будто поганой метлой вымело. Лихие люди тоже не попадаются. Проехали мимо пару раз какие-то конные, но повозку миновали, будто её тут и вовсе нет. Так ни шатко ни валко, день за днём оставили позади ряд прибрежных деревень, жизнью которых правила медленная Либава. Шелест камыша, плеск воды под деревянными причалами, вопли чаек, гогот гусиных стад.

Далеко за полдень, когда Арлетта начала уже мечтать об обеде, дорога пошла в гору, да так круто, что Фердинанд то и дело останавливался отдыхать.

– А вот и Верховец, – заметил ночной брат.

– Где? – высунулся Бенедикт.

– Во-он, гляди вдоль реки, крепость. Стоит высоко, будто на утёсе. На самом деле там холм высокий, за ним – второй, а между ними речка Верхова. Город-то весь за крепостью, на холмах.

– Уи. Далеко ещё?

– Вёрст семь-восемь.

– Бене. Привал.

Фердинанд услышал знакомое слово, фыркнул одобрительно. Фиделио выскочил из повозки, запрыгал вокруг, зашуршал в кустах. Смотрите на меня, хорошая собачка ищет подходящее место.

Место нашёл Бенедикт. Здесь карабкавшаяся на холмы дорога на время становилась ровной, а в придорожном ивняке обнаружился просвет, как раз чтобы загнать повозку, устроить на небольшой лужайке.

– Туда не ходи, – предупредил Бенедикт, – там обрыв.

Арлетта кивнула. К обрыву лужайка ощутимо спускалась. Либава теперь текла далеко внизу. Еле слышное журчание, недобрый плеск говорили: там камни, крупная галька, облепленные водорослями обломки коренного берега. Воду пришлось черпать как из колодца, ведром на верёвке. Доставать жаровню не стали, развели настоящий костёр. Арлетта наварила каши, нажарила колбасок, купленных ночным братом в последнем трактире. После сытной трапезы Бенедикт повалялся немного на траве, всхрапнул даже. Арлетта думала – заснёт. Но нет. Верный долгу глава труппы поднялся и сообщил:

– Поеду посмотрю, как там и что.

Живенько собрался, пристроил на спине Фердинанда вместо седла сложенное одеяло, позвенел монетами, предназначенными для подкупа городских чиновников, стражников и ночной братии, и отбыл, бросив на прощание:

– До вечера не управлюсь – там заночую. Особо не ждите.

– Ага, – сказала Арлетта и, скормив остатки трапезы хорошей собачке, принялась мыть посуду. Три миски, три ложки. Дело нехитрое. Вот только в воздухе что-то. Будто всё завешено жгучими паутинками. Двигаться мешают, кожа зудит, сердце сжимается. А где ночной брат? Тихо сидит, не дышит, не ворохнётся. И тут до Арлетты дошло. Он смотрит на неё. Прямо глаз не сводит. Она, стало быть, сковороду чистит, встрёпанная, наверное, чумазая вся, а он смотрит. Ой, плохо-то как. Ну, Бенедикт! О чём ты только думал. Раньше-то наедине с ночным братом ни разу не оставлял, разве что вначале, когда тот совсем плохой был. А тут… Арлетта засуетилась, быстренько собрала посуду, подбросила в костёр остатки заготовленных веток. Подумала, не найти ли какое дело в повозке. Но лезть в повозку показалось ещё страшнее. Сказать ему, чтоб перестал пялиться? Ох! Не буди лихо, пока оно тихо. А вдруг… Арлетта только краешком коснулась этой мысли и села, прямо где стояла. Вдруг Бенедикт нарочно? Привязать ночного брата, чтоб контракт подписал. И она, Арлетта, вроде приманки. Нет! Не мог он. Конечно, бывает, что дочерей и вовсе продают. Но Бенедикт не такой! Да и сама Арлетта не бедная овечка. Мартеллу наяву повторить – да запросто. Главное, близко колдуна проклятого не подпускать. Хорошо, он калека. Погнаться за ней не сможет. «А заворожить сможет, – пискнула трусливая мысль. – Может, уже ворожит».

– Пойду погуляю, – деревянным голосом сказала она, торопливо разматывая у козел свою верёвку.

Ночной брат что-то крикнул вслед, но она не стала слушать, рванулась сквозь кусты и скоро выбралась на дорогу. Уф! Постояла на обочине, обтёрла лицо юбкой, стараясь избавиться от предполагаемой сажи. День неумолимо клонился к вечеру, а лето к осени. Солнце было мягким, нежарким, в воздухе уже веяло осенней печалью.

Арлетта прислушалась. Даже ухо к земле приложила. Тишина. Ни телег, ни конных. Час предвечерний, до жилья далеко. Умные люди выезжают засветло, чтоб в этот час быть дома. Посидела немного. Вроде никто не гонится, можно прямо тут Бенедикта дождаться.