– Опускай! Уходят!

– Не могу! Заело!!

– Чё у тебя заело?! Я ж велел смазать!

– Да смазал я. А оно того… Вот.

– Чё?

Два привратника в ошеломлении уставились на трясущийся от напряжения подъёмник. Блоки стонали под тяжестью противовеса, цепи едва не лопались от напряжения, но шестерни не двигались, со скрежетом жевали неведомо как оказавшийся между зубьями лёд. Будто вся влага ночного тумана собралась тут и в одночасье замёрзла.

Тем временем повозка прогрохотала по проходу и вылетела из распахнутых внешних ворот прямо на мост, где уже почти скрылся в тумане хвост пешей колонны.

Внезапно далеко впереди завопили, завыли дурными голосами. Раздались выстрелы и звон металла. Похоже, авангард пехоты сцепился с королевскими войсками.

– Ну давай, Фердинанд, выноси, – негромко сказал ночной брат, и голодный Фердинанд, почуявший за туманом, за тухловатой водицей непочатый край свежей травы, фыркнул и понёс по гулким доскам моста, по шатким, на живую нитку скреплённым щитам.

Сразу за мостом ночной брат свернул направо, направил коня вдоль рва, понемногу от него удаляясь. Конечно, никакой дороги там не было, но и шум боя доносился всё тише. Повозку трясло и мотало, так что зубы стучали. Под полотном гремели нехитрые пожитки. Фиделио, не выдержав, взвыл, вырвался и выпрыгнул, исчезнув неизвестно куда. Арлетта не смогла его удержать. Руки были заняты. Чтоб не вылететь, приходилось хвататься за что попало. В саму Арлетту то и дело вцеплялся охающий Макс, но помочь она ему ничем не могла. Бенедикт рысил где-то рядом, пыхтел и ругался, путаясь в траве, спотыкаясь о пышные кочки.

– Проклятый туман! – сквозь зубы выругался ночной брат, – чуть-чуть не сдюжил.

«При чём тут туман?» – успела подумать канатная плясунья, и тут же спине и затылку стало тепло, почти жарко.

Туман унесло в одно мгновение. Утреннее солнце встало над дальним лесом, осветило поле битвы, где люди в красном с золотом упорно теснили серо-синюю королевскую пехоту. В тылу королевского отряда рубились красно-золотые конные. На подмогу нёсся из Сенной балки большой отряд с синими вымпелами на вздёрнутых копьях. Осветило и холм с высоким замком. Издали следов пожаров видно не было, и замок Хольм сиял ярко, как картинка на крышке лаковой шкатулки.

– Выноси, Фердинанд! – взмолился ночной брат. Не закричал, а именно взмолился. Тихо так, отчаянно, и добавил вполголоса: – Ай ен ер скольд.

Опять. О чём это он?

– Выноси-и-и! – завизжал Бенедикт.

Полверсты до леса, а там уж кустами, овражками, где скоком, где волоком, как угодно, лишь бы подальше от этого места.

Фью-у! Банг! Фью-у!

«Из замка стреляют, – сообразила Арлетта, – королевских подсылов хотят изничтожить. Подвёл нас туман».

Бенедикт уже не кричал, не ругался, берёг дыхание, бежал на пределе сил, толкая повозку вперёд, пытаясь помочь Фердинанду.

Банг! Свись! Свись!

Когда просто свистят – это значит мимо, а когда стук – в повозку втыкаются. Собственная сообразительность Арлетту почему-то не порадовала.

Банг!

Молодой флейтист бормотал обрывки какой-то молитвы. По-своему, по-фряжски.

Свись!

Кольнуло ужасом затылок. Захолодило шею. Макс ахнул и завозился, пытаясь забиться под полотно. Разве это поможет? Щит надо было с собой прихватить. Или хоть доску какую. Щит. Щит у северных свеев будет скольд. Как это он сказал? Ай ен ер скольд?

Ай значит «я».

Свись!

Снова мимо. А ведь давно должны были попасть. В Фердинанда – вообще запросто. Он большой. Арбалеты эти на полверсты бьют. И стрелки у барона хорошие.

Банг!

Должно быть, уже вся повозка стрелами истыкана. Но никого даже не зацепило.

«Щит, – мелькнуло в одуревшей от страха и тряски голове. – Он – наш щит. Но кто защитит его?»

Хрясь!

Теперь прилетело слева, от леса.

– Ох! – сказал ночной брат. Попали. Точно.

Арлетта взвизгнула и вскочила, подставившись всем стрелам на свете. Повозка выворачивалась из-под ног, плясала и дёргалась. Только бы не упасть! Недолго думая, канатная плясунья прыгнула, как в танце, долгим летящим прыжком. Может, и оттолкнулась плохо, и летела не шибко красиво, но приземлилась правильно. Ещё в полёте вцепилась в сгорбленные, сведённые от напряжения плечи ночного брата. Коленки больно ударились о доску козел, по обе стороны от его тощего скукоженного тела.

– Сдурела? – хрипло каркнул он.

– Нет! – перекрывая грохот колёс, завопила Арлетта. – Ай ен ер скольд. Я твой щит!

– Что?!

Арлетта не стала ничего объяснять. Крепко обняла, прижалась к горячей спине, лицом уткнулась в жёсткие от краски волосы. Стала щитом. Ну, как смогла, как уж получилось.

– Откуда ты…

– Правь! Не отвлекайся, а то опрокинемся! Фердинанд без дороги сам не умеет. Давай, Фердинанд, давай!

Фердинанд услышал любимую хозяйку и полетел, как по некошеным лугам в далёком жеребячьем детстве, забыв про свист стрел, давящую сбрую и тяжёлую повозку, которая всё ещё болталась сзади.

– Правей, правей забирай! – заорал сзади Бенедикт, – к нам от леса бегут.

Свись! Свись! Свись!

– Мама! Прости! – тонким голосом взмолился юный флейтист. – Я больше никогда… никогда не буду!

– Только бы оси не подвели, – шепнул ночной брат. – Держись крепче. Упадём – всё пропало.

Арлетта держалась и держала его, спасая от всех напастей сразу. Держала, пока её не сбила с ног хлестнувшая по лицу толстая ветка.

Глава 17

Из правого борта повозки Бенедикт, ругаясь, выдернул восемь арбалетных болтов, из левого – только четыре. Но эти были длиннее и засели глубже, один даже разнёс верхнюю доску в мелкие щепы. Теперь менять придётся.

Повозку на руках затащили в неглубокий черёмуховый овражек. Распряжённого Фердинанда долго водили, осторожно, понемногу давали пить из зеленоватых лужиц, в которые за лето превратился текущий по дну оврага ручей, а потом охапками таскали ему свежую траву. За травой ходили Бенедикт, Макс и Лотариус. Юный флейтист отсиживался под черёмуховыми кустами в зарослях дикой смородины. Его то и дело рвало. Чахоточный ослабел, сильно кашлял, но бодрился, пытался помогать, хотя толку от него было мало. Арлетта тоже ничем помочь не могла, разве что причитать, жалея бедную лошадку. Лазить босиком без верёвки по незнакомому лесу она бы не сумела. Так что пришлось смирно сидеть в повозке. С лицом после удара веткой было что-то не то. Криво распухло, и небось опять всё исцарапанное. Но больше никто не пострадал. Ранен оказался только ночной брат. Болт воткнулся в невезучую сломанную ногу, разворотил лубок, но до костей и крупных сосудов так и не добрался. Крови, как сказал Бенедикт, вытекло немного. «Ты есть крейзи, – добавил он, – нас всех пьеребить. Знал бы, ни за что бы, никогда бы…» И ещё много чего добавил. Как раз тех самых солдатских выражений, которые юной девице повторять не годится, даже если она шпильман.

Ночной брат ничего на это не ответил. Лежал в повозке, глядел в небо, хотя, наверное, тут и неба никакого не видно. Густые кусты