король тоже оказался не дурак. Говорят, у него шпионы везде и всюду. Под видом обозов, пробиравшихся на Купальскую ярмарку, к Чернопенью стянули войска, и весь баронский кулак оказался зажат в осаждённом замке.

Ночной брат и Бенедикт выслушали всё это с интересом. Мужчины отчего-то любят порассуждать о таких вещах.

– А штурма-то почему не будет? – спросила Арлетта. Кто там у кого хочет отнять престол, она не очень поняла, про политику пусть мужчины думают. А ей надо думать, как выжить.

– Там за командира кто-то умный и опытный. Своих людей бережёт, – задумчиво проговорил ночной брат, – знает, что здесь народу впятеро больше обычного, а еды… – И он горестно присвистнул. – Барон в самом начале вылазку предпринял, попытался осаду сразу снять, да не вышло. Число едоков в крепости, правда, уменьшил. Но ненамного.

– Что ж, – вздохнула Арлетта, послушав, как ветер свистит в зубцах крепостной стены и скрипит флюгерами на далёких крышах, – в Хорне мы и крыс ели. Когда собаки и кошки кончились. Ой, Фиделио… Фиделио!

Встревожившись, она высвистела Фиделио, шнырявшего по крепости в поисках пропитания, и от греха подальше привязала к колесу повозки.

С едой и верно было худо. Первые три дня ели свои запасы, предусмотрительно закупленные на Купальской ярмарке. Арлетта бы растянула и на четыре, да Великолепный Макс, у которого, как всегда, никаких запасов не было, приклеился к ним как пластырь. Конечно, он старался быть полезным. И щепочки для жаровни собирал, и к колодцу под обстрелом пробирался, и, когда запасы всё-таки иссякли, отправился на поварню. В первый раз принёс миску тушёных овощей и немного смальца, во второй – полфунта крупы-просянки и четыре сухаря, в третий – ничего. В придачу ему дали по шее и растолковали, что приблудных фигляров кормить никто не собирается. Плату получили – и будет с вас. Плату-то они, конечно, получили, и вполне щедрую, вот только пользы от неё в осаждённой крепости было немного.

Бенедикт пофыркал, покряхтел, отправился проведать Фердинанда, которому всё-таки нашлось местечко на конюшне. Должно быть, в суматохе поставили вместе с боевыми конями, да так и забыли. Из конюшни старый шпильман вернулся с карманами, полными зёрен.

– Повезло, – заметил он, – думал, овёс, а оказалось, пшеница. Баронские кони не голодают.

– А Фердинанд?

– Фердинанду я тоже подбросил кое-чего. Пока не пропадёт.

Арлетта живо нашла в сундуке старую-престарую мельничку для пряностей и терпеливо перемолола все зерна. Так что ещё пару дней они питались не хуже баронских коней, подсоленной мучной затирухой. Вкуснота.

К несчастью, вторая попытка заставить коней поделиться не удалась. Теперь они жевали сено. А злосчастный Фердинанд не жевал вообще ничего. Печально обгладывал край кормушки. Стянуть для него на этот раз ничего не получилось.

Арлетта пришла в ужас. Сама она привыкла голодать дня по два, по три, да при этом ещё и работать. Но под телегой жалобно скулил голодный Фиделио. А Фердинанд… Он же старенький. Сил-то у него кот наплакал.

– Надо выбираться отсюда! – решительно сказала она.

– У-и. Хорошо бы, – хмыкнул Бенедикт, – только ради нас ворота не откроют и мост не опустят.

– А если попросить…

– О, Арлетт… Кто мы есть?

– Шпильман, – отрапортовала Арлетта. Задавать вопросы ей расхотелось. У шпильманов друзей нет. И просить им некого. Сам себе не поможешь, никто тебе не поможет.

– Мост сожгли, – напомнил Макс, – всё, что на той стороне рва, сгорело. Одни опоры остались.

– Пойду погляжу, что там и как, – сказал ночной брат.

Ну надо же. Всё время молча лежал под телегой или сидел на чахлой дворовой травке, прислонившись к колесу, подставлял солнышку свежие синяки, подсвистывал в такт налетавшему ветру. Разговаривать не хотел. На попытки Великолепного Макса починить поломанную арфу и заодно поболтать по-фряжски с понимающим человеком не обращал никакого внимания. С ней, с Арлеттой, вообще ни одного слова. Как чужой. А тут вдруг зашевелился. Встал и ушёл, скрипя костылями.

Не было его долго. В стену шарахнула пара-другая ядер, снесло караульную башенку над воротами. Судя по звукам, всё вокруг засыпало битым камнем. В ответ из крепости тоже пальнули, но этим дело и кончилось. Зато во дворе второй день стучали молотки. Слышался визг пилы и сухой треск, будто разбирали какие-то дворовые постройки.

Где был ночной брат, что делал – неизвестно. Явился уже под вечер, с полной пазухой сухарей и горшком солдатской каши, жидковатой, малость пригоревшей, но с маслом.

– О-у, где взял? – изумился Великолепный Макс. В животе у него явственно заурчало.

– Там уже нету, – хмыкнул ночной брат.

– Фу, – сказала Арлетта.

– Горелую не любишь?

– От тебя прачками пахнет.

– Ну да?

– Щёлоком несёт, – ехидно поведала Арлетта.

– И прачки на что-нибудь годятся, – философски заметил Бенедикт, – а вам чего здесь надо?

Оказалось, на узкий пятачок, отгороженный телегой, просочился Лотариус и ещё парочка лабухов, юный флейтист и печальная вторая виола в глубокой чахотке. Должно быть, подтянулись на запах горелой каши. Бенедикт неспешно вытянул из телеги верхнюю перекладину перша. Штука длинная и прочная.

Арлетта встала с самым невинным видом, чутко прислушиваясь и соображая, где кто из них дышит, пыхтит и топчется. Драться за еду ей уже приходилось. И не раз.

– Добрый вечер. Хлеб да соль, – начал Лотариус, – проведать пришли. Все ж у шпильманов да у лабухов судьба одна – дорога.

– Вот и идите своей дорогой, – посоветовал Бенедикт, – вы с нами ещё за арфу не рассчитались.

– Хлебушка бы, – будто про себя выдохнул юный флейтист. По голосу вроде ровесник Арлетты.

– Что ж это вас в цитадели не кормят? – фыркнул Бенедикт, – вы же лабухи, белая кость, у самого Эльтофа учились. Вам с нами сидеть зазорно.

– Нынче приказ вышел: кормить только тех, кто носит оружие, – поведал Лотариус. – Двое наших ушли, к барону в гарнизон нанялись.

– Да, – протянул Великолепный Макс, – голод и волка из лесу выгонит. А вы что же…

– А нас не взяли, – пискнул флейтист, – говорят, мы не годимся.

– Прошу к столу, – внезапно предложил ночной брат.

– Что?! – хором ахнули Макс и Арлетта.

– Крейзи, – фыркнул Бенедикт, – здесь три дня жизни для нас четверых. Потом придётся собачку свежевать. Или коня. Хотя конь раньше сам издохнет.

Арлетта дёрнулась, забыв, что надо драться. Как быть, чтобы Фердинанд не отправился в солдатскую похлёбку, она не знала. Ворота не откроют, так может, щель в стене или ход какой подземный. Ага, щас, разбежалась, с конём да в подземный ход.

– Выведи его, пусть хоть травки пощиплет, – вскользь заметил ночной брат.

– Я выведу, – сказал Бенедикт.

– Нет, пусть она, – невнятно отозвался ночной брат, угрызая сухарь, – так будет лучше.

– Пошли, Фиделио, – зашептала Арлетта, отвязывая пса, – пошли к Фердинанду.

– Вдоль стены шагов сто, – напутствовал её Бенедикт, – потом налево и десять шагов до входа.

Арлетта сделала всё, как он велел. Широкие двери, из которых тянуло душным теплом, ощутимо несло сеном и навозом, оказались открыты. Внутри переступали копытами, фыркали кони и,