Раздался гулкий стук копыт по сухому дереву. Фердинанд потянулся вместе со всеми. Колёса повозки загрохотали по доскам моста. Лязгнула сзади опущенная решётка. Грохнули, закрываясь, ворота. Всадники спешивались, уводили коней. Грохот метался по двору, отражаясь от стен.

– Налево! Налево заворачивай! – завопили над самым ухом. Повозка затряслась по брусчатке. Хорошей, ровной, без выбоин.

– Стой!

Но умный Фердинанд уже и сам остановился. Пахло конюшней. Шум и грохот остались сзади. Зато отчётливо слышался душераздирающий визг. «Свиней режут, – подумала Арлетта, – или пытают кого?»

– Оу, бон суар, шевалье Бенедикт.

– Бон суар, – не слишком приветливо отозвался Бенедикт, – вижу, тебя ещё не сожгли.

Фряжский у него был такой же корявый, как и все прочие наречия.

Зато Арлетта оживилась, рискнула высунуться из-за плеча Бенедикта, радостно залепетала, тоже по-фряжски:

– Бон суар, дядюшка Макс. А что вы тут делаете?

– Полагаю, то же, что и вы, – с достоинством ответствовал Магистр Максимилиан, Великий Маг, маэстро иллюзий и престидижитаций. Что всё это значит, Арлетта не знала, но звучало красиво. Публике нравилось.

– Вы же на свадьбу прибыли?

– На свадьбу? – тупенько переспросил Бенедикт.

– А ты полагал, здесь похороны? Сиятельная госпожа Катаржина, дочь князя Светинского, выходит за наследника Хемница. А ты заставил говорить о себе. Певец у тебя какой-то необыкновенный, плясунья каких свет не видывал. Это я о тебе, сердечко моё. Не забыла ещё старого Макса? Помнишь, как мы вместе скитались?

– Как можно, дядюшка Макс! Вы же такой! Незабываемый!

– А отчего солдат так много? – задумчиво спросил ночной брат. На фряжском спросил, небрежно так, будто на родном.

– То высокая политика, – значительно протянул Макс. – На свадьбу все вассалы Хемница явились. А нынче сам Светинский прибыл с малым войском. Это он вас привёз? Должно быть, в качестве подарка, невесту порадовать.

– Зачем мы ему? – Бенедикт упорно не желал верить в лучшее.

– О, земная слава! Опасная вещь. Сам вас не видел, так люди порассказали. Много ли заработал в Чернопенье?

Бенедикт фыркнул, находя подобное любопытство неуместным и вообще бестактным.

– Ну, пойдём, пойдём, – рассмеялся Макс, – я тебе всё покажу. Куда коня поставить, где поесть раздобыть. Тут ещё Лотариус со своими флейтами и виолами. Какая же свадьба без музыкантов. Я с ними сговорился. За малую толику и тебе подыграют.

Свадьба. И никаких злобных экзорсистов. Арлетта почувствовала, как расслабляются плечи, исчезает из спины тонкий стержень боли. Выступить, стало быть, пригласили. Свадьба. Гостей развлекать надо. А с развлечениями в провинции ох как туго.

Магический Макс, магистр не пойми чего, всегда тараторил, как сорока. И как ему только удаётся казаться грозным волшебником? В детстве она частенько сиживала у него на коленях, таскала за пышную, не привязную, а самую настоящую бороду. Волосы у него были смешные, закрученные как пружинки, торчащие во все стороны. Если постараться, между бородой и волосами удавалось нащупать крепкий курносый нос. Впрочем, во время занятий магией на волосы нахлобучивался высокий колпак, а на натуральный нос лепился восковой, длинный и крючковатый.

Бенедикт, кряхтя, слез с козел и ушёл с Максом. Фиделио преданно увязался за ними в надежде где-нибудь что-нибудь урвать. Пахло тут, по его мнению, просто упоительно. Фердинанд намекающе фыркнул. Мол, распрягай, приехали. Арлетта устало всхлипнула. Кажется, пока обошлось. Хотя этот экзорсист может и сюда за ними последовать. А может и не последовать. Теперь по их следам целое войско прошло. Да и замок этот далеко от главной дороги.

Ох, и чему ты, дура, радуешься. Себе же хуже сделала. Как всегда.

Нежно запахло лесными травами. Шеи коснулись чужие руки, звякнули, ложась на место, холодные бусы.

– Вот, – сказал ночной брат, – а то потеряешь, снова плакать будешь.

Ишь, развеселился. Прямо расцвёл, как сорняк в огороде.

– Шпильманы не плачут, – строптиво отрезала Арлетта.

– Конечно, – согласился ночной брат и провёл пальцем по её замурзанной щеке.

Арлетта вывернулась.

– Ты! Не смей надо мной смеяться.

– Разве я смеюсь?

– Улыбаешься. Я точно знаю.

– Как же тут не улыбаться, когда ты на дворовую кошку похожа. Такая же замурзанная. Пошли к колодцу.

– Отстань!

– Пошли-пошли. В таком виде работать нельзя. Публика напугается.

Арлетта знала, что он прав. Грязь, собранная под телегой, свисала с волос сухими сосульками, стягивала кожу на лице и руках. Ладно. Дело прежде всего. Публику, тем паче знатную, пугать не следует.

Прихватив ведро, пошли к колодцу, как-то уворачиваясь от снующей во все стороны челяди, солдат и всадников. Одна Арлетта ни за что бы не справилась. Ночной брат обнял её за плечи, опёрся как на второй костыль, шёл тяжело, но при этом умудрялся никого не толкнуть и ни во что не врезаться.

– Отчего у тебя нога не заживает? – подозрительно спросила Арлетта, усмотревшая в таком способе передвижения просто желание пообжиматься.

– Не знаю. А ведь и верно… Три недели прошло. Пора бы уж костыли бросать. Только не выходит почему-то.

Это прозвучало так растерянно и печально, что Арлетта устыдилась.

– Потому что ты не шпильман, – нашла она понятное объяснение. – Бенедикт давно бы уже бегал.

– Ага. Жаль, что я не Бенедикт.

Плеск воды и скрип колодезного ворота доносились оттуда же, откуда тянуло до тошноты густыми запахами жареного мяса, острых соусов и солдатской похлёбки. Но ночной брат вдруг остановился. Прямо как охотничий пёс сделал стойку на шорох женской юбки.

– Ну, чего стал?! – не слишком любезно рявкнула хозяйка юбки.

– Простите, добрая госпожа, загляделся.

– Ишь, загляделся он. Глядел бы лучше, куда прёшь.

– Ещё раз прошу прощения, госпожа. Впрочем, скорее, это ваша вина. Нельзя быть столь прелестной.

– Гы! Рыжий нахал! Откуда ты такой выскочил?!

– О, из чужих краёв. Милосердная судьба привела меня сюда, чтобы я встретил вас.

– Гы!

И пошло, и понеслось. Голос бархатный, мягкий. Слова сплетает как хитрую паутину. Местная девица сначала билась в словесных сетях, но вскоре лишь тихо жужжала, как большая жирная муха. Арлетта, которой некуда было деться, слушала всё это, медленно наливаясь злостью. Хотела было пнуть не в меру любезного ночного брата, но, как всегда, промахнулась.

– Конечно, мы всего лишь жалкие фигляры, – продолжал разливаться он, – представление будет вечером.

– Ага. Нам позволили прийти поглядеть. Только я, верно, не пойду. У меня уже ноги гудят. Совсем с этой свадьбой все ума решились. Бегаем как бешеные мыши.

– Жаль. Представление занятное. Это вот племянница моя. На канате пляшет. Только, глупый ребёнок, так в дороге перемазалась, людям показаться стыдно.

– Хм, – сказала девица, видимо разглядывая Арлетту.

Арлетта сдерживалась из последних сил. Даже кулаки стиснула. Нельзя орать. И в рожу никому вцепляться нельзя. В любой сваре всегда шпильманы виноваты.

– Ладно, – решилась девица, – идём со мной. Сведу твою племянницу в прачечную. С утра стирали, так, может, тёплая вода ещё осталась.

– Премного благодарен. С детьми всегда столько хлопот. Ой!

На этот раз Арлетта ткнула большим пальцем под рёбра и не промахнулась. Болезненный вопль ночного брата местная девица поняла по-своему.

– Э… Ты от природы хромой – безногий или как?

– С каната сорвался. Лекаря говорят,