Дверь скрипнула, и мы вошли. Я присвистнул — на полу лежал сантиметровый слой пыли, но вот обстановка такая, словно хозяева ушли совсем недавно.

— Забавно… Квартира почти не тронута, — проговорил я, разглядывая полки, на которых стояли рамки с фотографиями незнакомых людей.

Да уж. Судя по пейзажам и улыбающимся лицам, этот город когда-то цвел и пах. Фаустово по сравнению с ним — дыра дырой. И вот эти ребята, похоже, были счастливы.

Я заглянул в спальню — окна выбиты, а на кровати лежат истлевшие кости прежних хозяев. Умерли во сне. Наверное, повезло.

— А в Омске сталкеры тоже бывают?

— Самые отчаянные, — пожала плечами Гама и, низко пригнув голову, прошла в гостиную. — Этой квартире повезло — большинство либо уничтожено, либо разграблено лихим людом. Они лазят по домам, чтобы помародерствовать и пересидеть ночь

— И не боятся тварей?

— А что делать? В крайнем случае можно запереться в ванной и просидеть до утра, прислушиваясь к каждому шороху.

Я на всякий случай заглянул в ванную, но там тоже оказалось пусто.

— А ты-то откуда знаешь?

— Мы с вашим отцом провели так одну незабываемую ночь, — проговорила она, глядя в окно. — Во время «авантюры». Пришлось окопаться, пока со всех концов города к нам стягивались выжившие ликвидаторы. Утром мы ушли.

— Ты сражалась вместе со всеми?

— Под личиной одного из ликвидаторов. Он героически погиб во время отхода. Такова легенда.

Я осторожно открыл окно и выглянул наружу. Чисто, но где-то на грани слуха все еще что-то щелкало и шуршало.

Мы спрыгнули на землю и быстро пошли по улице.

— Слушай, ты же поняла, что я чужак еще при первом нашем знакомстве? — шепнул я Гаме.

— Скажем так… — отозвалась нексонианка голосом у меня в голове. — Я догадывалась, но мне пришлось повидать слишком многое за жизнь на Земле, чтобы перестать удивляться внезапным переменам в людях. Ваш отец… вернее отец Жени, тоже в молодости был страшным гулякой. А слухи о его романах, наверняка, до сих пор ходят по столице.

— А потом ты его перевоспитала?

— Его перевоспитал ГАРМ, как он мне рассказывал. Но и я тоже внесла свою лепту. И, конечно же, Виктория Петровна.

— Моя ма… В смысле мама Жени?

— Да. Он влюбился в нее без памяти. Да и она души в нем не чаяла. Признаюсь, я даже приревновала к такой страсти.

— Ты что тоже любила моего отца?

— Не могу сказать точно… Он мне нравился как человек, но вот полюбить его как мужчину? Да и возможно ли мне как нексонианке полюбить человека? Вот быть верным слугой — да. На Нексусе все подчиняются единой цели, и мне легче служить и восхищаться настоящей личностью, чем испытывать любовь и духовную привязанность. Так говорится в ваших книгах.

— Почему?

— Любовь предполагает равенство. Как мне кажется.

— Справедливо. А ты что, людей считаешь ниже себя?

— Скорее мне пока далековато до уровня некоторых из них. Люди куда более слабые, чем нексы. Но вот дух у иных просто фантастический. Возьмите только Зубра. Или Анастасию Михайловну. Или командира ликвидаторов Павличенко. В смелости и целеустремленности им не откажешь. И при этом им отведено всего лишь жалких шестьдесят-семьдесят лет жизни, и то в случае ликвидаторов если очень повезет и он умудрился дожить до сорока, чтобы выйти на пенсию, как Зубр.

Оглядываясь по сторонам, мы прошли пару улиц и увидели мост. Вернее, то что от него осталось.

— Блин!

Одна половина свисала в реку, а другой и вовсе не было. Но перебраться в любом случае надо.

Мы подошли к реке, и тут вода в ней забурлила.

— Назад! — крикнула Гама, и мы рванули прочь.

А за нашими спинами на берег медленно и важно вылезло длинное щупальце. Оно немного поерзало по брусчатке, заросшей розами, и, не найдя ничего вкусного, убралось обратно в реку.

— Придется искать обходной путь, — проговорила Амальгама. — Вот и он!

И она указала пальцем вперед.

Я сначала не понял, что она мне показывает, а потом охнул.

Вдалеке, через реку аки гигантский круглый мост, перевалилась гигантская круглая «монета» с руками на боковинах. Это было Колесо! Почти такое же, какое я видел на Нексусе.

* * *

Алексей Воронов, бывший командир роты ликвидаторов рода Герасимовых, сидел у барной стойки кабака «Золотая вобла», мрачно пил в долг и мечтал, чтобы началась какая-нибудь история.

Как назло парни из Чертовой дюжины, рассевшись за столом в углу, пребывали в куда более мрачном расположении духа и поминали павших товарищей. А другие завсегдатаи кабака даже башню боялись повернуть в сторону Воронова.

Прорыва нет уже третий день, а значит, привет тебе приступ паранойи, и чтобы его заглушить, нужно пуститься во все тяжкие.

Увы, Герасимов растворился в Нексусе, а вместе с ним и невыплаченный оклад за два месяца. Старый мудень пустил все бабки до последнего в свою авантюру, и у них с парнями теперь шаром покати.

Хорошо хоть хозяин заведения боялся Воронова настолько сильно, что наливал ему лично и совсем забыл про долги. С каждой выпитой рюмкой Алексей становился все мрачнее.

Хлопнула дверь, и ликвидатор с надеждой обернулся. Какое счастье! В кабак зашел его коллега по опасному ремеслу — Клим Павличенко.

Секунду он оглядывался по сторонам, а потом уверенной походкой направился прямо к барной стойке.

— Ну, что? — опустился ликвидатор рядом с Вороновым. — Отмечаешь вступление в бойцы рода Скалозубовых?

— Горькую пью, не видишь? — поднял рюмку Алексей.

— Уже представал перед начальством?

— Болтал с Зубром, да и все. С кем мне еще разговаривать? С тем мелким пиздюком, который из себя графа корчит?

— Эй, ты повежливей на поворотах! Этот «пиздюк» за неполную неделю показал себя недурным главой рода и воином-ликвидатором! А еще он денег не жмет, как некоторые бароны…

— Ага-ага, — буркнул Воронов и опрокинул в себя очередную рюмку. — Жопу ему подтереть не забудь. Я видел только один его «подвиг» — когда он прирезал еле живого Дмитрия…

— Хочешь об этом поговорить, Алексей? — раздался голос, и оба ликвидатора повернулись.

За барной стойкой стоял юный Евгений Скалозубов и, поглядывая Воронову прямо в глаза блаженно улыбался.

Одет он был почему-то в форму бармена.

— Что переметнулся в другой род, а норова так