— Почему ты верен Скалозубовым, отец? — спросил Саша, подходя к столу и окидывая отца странным взглядом. — Ведь они всегда вытирали об тебя ноги.

— Что за слова⁈ Думай, о чем говоришь! Они наши сюзерены, а я всегда был верен клятве до гроба.

— Как в понедельник, в Фаустово?

Берцовский-старший потерял дар речи: да что этот наглец…

— Тебе ли не знать, почему я вынужден был связаться с Герасимовым⁈ — придя в себя, рявкнул Федор Николаевич.

Неужели ошибся, и этот превращается в такого же несносного идиота?

— Потому что он твой старый друг?

— Мой старый друг, который взял твою сестру в жены, как заложницу! — зло отмахнулся Берцовский-старший. — Хватит этих разговоров, а то у тебя уж слишком развязался язык. Завтра в Фаустово как штык, и сделаешь все, чтобы вернуть наше доброе имя.

— Думаешь, Скалозубовы обрадуются нам? Они помыкают нами как хотят, а ты…

— Ладно-ладно, как будто я не понимаю, откуда такая злоба, — хохотнул отец и откинулся в кресле. — Сам же рвался вчера помогать Скалозубовым, а теперь чего? Отшила тебя та княжна, да?

— Отец…

Вот теперь начинается тот самый воспитательный момент.

— Не отводи взгляд, вижу же, что отшила. И правильно. Она и не посмотрит на такого, как ты. Скалозубовы наши сюзерены, а вот та птичка куда выше. Эх, будь ты девкой, я с удовольствием выдал бы тебя за Женьку, и вон с моей шеи!

И при виде того, как сын осунулся, Федор Николаевич расхохотался.

— Да, отец.

Саша сделал еще шаг вперед. Берцовский-старший поднялся со стула и повернулся к окну.

— Горделивость Саблиных куда серьезней, чем у Скалозубовых. И те, и те — столичная сволочь. Мы для них всего лишь провинциалы. Лучше держись от этой девчонки подальше… А Евгению будь верным слугой, так ты точно проживешь чуть дольше. Я же найду тебе невесту среди Кречетовых. Сегодня ночью скончался Емельян Устинович, посему хватит его дочерям сидеть в девках. Завтра вечером, если все будет тихо, поедем сделаем визит в Урочище.

— Да, отец, — Саша замер у него за спиной.

— Что ты все раздакался? — обернулся Федор Николаевич. — И что это за шмотки на тебе? Что за вид?

— Сегодня праздник, отец, — развел руками сын. — День, когда у весь уезд всколыхнется. День перемен.

— Да что ты? И что за праздник?

— Праздник… крови!

— Какой?..

И тут в дверь постучали.

— Ваше благородие, — раздался голос дворецкого. — Ваш сын только что прибыл. Вы просили предупредить, когда он…

— Где отец⁈ Он у себя в кабинете?

Дверь раскрылась, и на пороге вырос… Саша?

— Папа?..

— Са… — и Берцовский-старший обвел глазами два одинаковых лица. — Кто ты…

— Праздник крови шавок Скалозубовых! — воскликнул Александр, который вошел в кабинет первым.

Он выхватил кинжал и, не успел Федор Николаевич отшатнуться, полоснул его по горлу.

Берцовский-старший захрипел и, пытаясь зажать страшную рану, съехал на пол.

Сверкнула сталь, и на пол рухнул второй Саша — кинжал торчал у него из живота. Сын закричал.

— Сука, тварь… — прохрипел Федор Николаевич.

Кровь хлестала из раны и заливалась под воротник. Боль была адская, а перед глазами плавали красные круги.

— Какой день? Чудесный день! — ворвался в уши дикий крик убийцы, а затем его глаза вспыхнули золотым светом, и он бросился в окно.

Осколки осыпали Федора Николаевича с головой, и все потемнело.

* * *

Я протер стекло шлема, а потом просто стянул опостылевшую кастрюлю с головы и глубоко вздохнул. Проморгался и…

Нет, розовый никуда не пропал. Вокруг действительно все тонуло в розовом цвете.

Цветы. Их были миллионы. Миллионы роз.

— Нихера ж себе! — вырвалось у меня, когда я осматривался по сторонам.

От большей части домов в городе осталась лишь первые этажи, но нам удалось «приземлиться» на том, которому повезло, и теперь мы стояли на краю крыши полуразрушенной девятиэтажки, и с нее открылся невероятный вид. Город, вернее то, что от него осталось, как на ладони.

Казалось, розами был занят каждый метр пространства: дорожные развязки, переулки, дворы, парковые зоны, крыши… Куда не глянь — везде под сенью разрушенных строений и на них колышутся розовые бутоны.

Зашумел ветер, и в воздух подлетело бессчетное количество лепестков.

Да уж… романтика… Но стоять и любоваться видами точно некогда, особенно такими.

— Гама? — повернулся я. — Сука…

Нексонианка лежала ничком, окруженная розовым ковром, и не двигалась. Оба ее крыла были наполовину обрублены.

Я подбежал к ней и перевернул спутницу на спину. Она тут же раскрыла глаза.

— У нас получилось?..

— У тебя получилось! — кивнул я и помог ей подняться.

— Хорошо, — выдохнула Гама и, сев, скривилась от боли.

Затем потянулась рукой к спине и схватилась за кровоточащий обрубок.

— Плохо дело, — нахмурился я.

Похоже, мы пролетели в портал, когда он почти схлопнулся, и она просто не успела сложить крылья.

Да уж, выбраться из Омска по воздуху явно не выйдет. Придется идти пешком.

— До свадьбы заживет, — хмыкнула нексонианка и подтянула колени к груди. — Не смотрите…

Ее покалеченные конечности мелко задрожали, а сама она постепенно уменьшилась до своих обычных и без того немаленьких размеров.

Черная кожа начала слезать с нее лоскутками. Гама провела рукой по плечу. Вся чернота сошла словно потрескавшаяся краска. Под ней белела вполне себе человеческая кожа.

Я помог ей стряхнуть старый слой, и скоро нексонианка стала прежней.

— Это что новое тело? — спросил я.

— Нет, то же самое, — улыбнулась Гама. — Просто «законсервировала» старый облик.

— Короче, ты как матрешка?

— О, да. Но больше запасных вариантов нет.

Однако осталась проблема. Вернее, две.

— Сможешь отрастить новые крылья?

— Смогла бы, будь у меня Сфера. Или куда больше сил. Я пустая.

— Плохо.

— Поможете мне немного подровнять их? — сказала она, приподняв один из обрубков.

— Гама…

— В нашем положении они мне будут только мешать. Пожалуйста…

— Хорошо, — вздохнул я и извлек клинок. — Закусишь что-нибудь?

Она нарвала себе букетик роз и, сжав колючие стебли зубами, проговорила:

— Бефте со фсей сивы!

Зажмурилась и отставила окровавленный обрубок в сторону.

Я же перехватил