Изучение любой науки не следует отделять от природы и от жизни. Если любой вывод зрим, ощутим, если угодно — осязаем, а значит, понятен ребенку, — учиться становится интересно.

Познание мира — естественное, природное качество человека, считал Песталоцци. И потому, если ребенку на уроке становится скучно, то это происходит не потому, что он ленив, а потому, что учитель не смог рассказать так, чтобы было интересно.

«Мой первый принцип заключается в том, что мы лишь в той мере можем хорошо воспитать ребенка, в какой знаем, что он чувствует, к чему способен, чего он хочет!»[111] — восклицает наш герой.

Это подход революционный в то, да, увы, и в наше время: сначала наблюдай, изучай, а потом — учи.

Мадам Штэнли, как и сапожник Дизли, как и сотни учителей в Швейцарии, как и миллионы учителей по всему миру сегодня, — в центр обучающего процесса ставила себя, педагога. Педагог, главный не только потому, что может делать замечания и оценивать, но и потому, что дает те знания и так, какие и как считает нужным.

Когда мой сын учился в школе, он спросил учительницу: «Зачем учить таблицу умножения, если у каждого есть телефон, а в нем — калькулятор?» «А вдруг ты окажешься на необитаемом острове?» — вопросом на вопрос ответила педагог. «А если обойдется? — резонно возразил сын. — Среди моих знакомых нет ни одного, кто бы угодил на необитаемый остров».

Вот логика школы: учить надо потому, что учить необходимо. И учить надо так, как велит учитель. Это не обсуждается. Точка. Эта логика, увы, проверена веками.

Песталоцци предлагал и, что важно, использовал в бургдорфских школах совсем иной принцип: в центре обучающего процесса стоит ученик. Учитель узнает, изучает ребенка, чтобы двигаться в обучении от его потребностей, более акцентируя на том, что интересно ученику, а не на том, что представляется важным учителю.

Нельзя учить всех всему. Это антипсихологично. Нужно обучать ребенка тому, к чему у него есть склонности. Только так можно поддержать естественную, природную тягу ученика к познанию.

Песталоцци исходил из того, что если ребенок заскучал — это сигнал педагогу: ты что-то делаешь не так, ты не понял, на что способен и что хочет твой ученик. Изучай его полнее! Будь к нему внимательнее! И тогда он сам подскажет тебе, учитель, что надо делать, чтобы обучение происходило заинтересованно.

В центре процесса ученик, а не педагог.

Такой подход давал поразительные результаты, причем довольно быстро.

Ученики ходили на занятия с удовольствием, что по тем (да и по нашим) временам — невероятно. К тому же было очевидно, что они получают знания не только легче, но и полнее.

Молва о писателе, который необычно учит детей, на чьи уроки дети ходят с удовольствием, что не мешает им показывать отменные знания, — покатилась по стране и докатилась до Иоганна Фридриха Гебарта.

Гебарт — фигура примечательная, в те годы очень и очень известная. Знаменитый философ. И не менее знаменитый педагог.

Практик, преподающий в университете, которого даже иногда приглашали в богатые семьи помочь воспитанию детей.

Теоретик, придумавший свою, надо сказать, весьма четкую педагогическую систему, за что в различных словарях он абсолютно справедливо именуется как «один из основателей научной педагогики».

Его взгляды сильно отличались от взглядов нашего героя. В основе системы Гебарта лежит деление методов управления детьми на основные и вспомогательные. К основным относятся: угроза, надзор, приказание, запреты, наказания, телесные наказания. К вспомогательным: авторитет, любовь.

Само словосочетание «методы управления детьми» для нашего героя невозможно: он никогда не ставил своей задачей детьми управлять. Кроме того, считал, что главное — это как раз любовь, а то, что его именитый коллега считает основным — меры вынужденные, к которым прибегать можно лишь в крайнем случае, желательно превращая наказание в игру.

Напомню расстановку сил: Иоганн Фридрих Гебарт — известнейший авторитет в области педагоги. Иоганн Генрих Песталоцци — помощник учителя в небольшой школе.

Гебарт, видимо, был человек любопытный, ему захотелось поглядеть, как известный писатель реализует на деле свою систему, и он отправился в Бургдорф, чтобы посетить уроки Песталоцци.

Разумеется, Гебарту понравилось не всё. Он был неприятно поражен той свободой, которая царила на уроках. Он категорически не мог принять того, что ученики разговаривают с Песталоцци как с равным, могут даже перебивать учителя и спорить с ним. Угроз, приказаний, телесных наказаний, другими словами, всего того, что он считал главным — знаменитость на уроках в Бургдорфе не увидел вовсе.

Как отнесся Песталоцци к приезду столь известного человека, прекрасно понимая, что от его вердикта во многом зависит его судьба? С понятным волнением. Не разделяя взглядов своего именитого коллеги, Песталоцци уважал Гебарта уже хотя бы за то, что тот всерьез занимается теорией педагогики. Да, у педагога-философа — совершенно иные позиции. Но сам факт того, что он думает о воспитании детей, понимает всю серьезность проблемы образования и практически работает со студентами университета, — уже заслуживает уважения.

Кроме того… Еще раз вспомним о странном парадоксе нашего героя: будучи невероятно неуверенным в себе человеком, Иоганн Генрих Песталоцци был совершенно убежден в правильности своей системы образования и воспитания. Она казалась ему абсолютно и единственно естественной и правильной. У него имелись основания надеяться на то, что, увидев ее в действии, такой профессионал, как Гебарт, не сможет ее не оценить.

Так, собственно говоря, и случилось.

Отдадим должное философу-педагогу: в работе Песталоцци он увидел принципиально новый подход, который приносит серьезные результаты. Дети преображаются на занятиях, и им, без сомнения, нравится сам процесс получения знаний. К тому же Гебарт устроил ученикам Песталоцци небольшой экзамен и убедился, что их знания весьма высоки, значительно выше, чем у их ровесников в других учебных заведениях.

Для Гебарта являлось совершенно очевидным, что «помощник учителя» — не та должность, которой достоин педагогический талант Песталоцци. И, вернувшись из Бургдорфа, он первым делом пошел в министерство к Штапферу. Педагог-философ счел совершенно необходимым, чтобы в Бургдорф выехала министерская комиссия и решила дальнейшую судьбу Песталоцци.

О такой комиссии просила и мадам Штэнли, которая не очень понимала: радоваться ей или расстраиваться тому, что происходит в ее школе. Во всяком случае, брать на себя ответственность за происходящее ей совсем не хотелось: пусть начальники сами решат — хорош ее помощник или нет.

Комиссия… Пугающее слово. Наш опыт, дорогой читатель, убеждает в том, что комиссия выезжает не столько разбираться, сколько снимать кого-то или что-нибудь закрывать.

Между тем в русской интерпретации слово «комиссия» означает просто «группа сведущих лиц». Происходит оно вовсе