Когда портовый грузчик рявкнул на метеков, чтоб не мешались под ногами, Паниасид с Геродотом двинулись между торговыми рядами. Паниасид то и дело предусмотрительно проверял висевшую на поясе мошну.

Пафлагонские купцы расхваливали свой миндаль. Финикиец ловко всучил галикарнасцам на пробу пирог с изюмом. Нравится мука? Тогда покупай. Извинившись, они отошли в сторону.

Карфагеняне готовы были раскатать перед растерявшимися покупателями любой ковер. А если те еще и сядут на него — завалить пуховыми подушками.

Геродот чуть было не сел, но дядя вовремя схватил его за хитон: "Ты что! Не купим — крику будет на весь рынок".

Фригийцы продавали рабов. Перекушцики с недовольным видом расхаживали среди худых и грязных пленников, мужчинам щупали мышцы, смотрели в рот, женщинам заглядывали за отворот рабочего хитона-эскомиды.

Паниасид рассказал, что, скорее всего, треть партии умерла от истощения по дороге. Зато в Афинах цены выше, чем в пересыльных лагерях Делоса и Хиоса, так что потеря точно окупится. А на Колон они рабов не повели в надежде сразу продать оптом в порту, чтобы дальше не кормить. Даже новолуния не стали дожидаться.

В тени платана закусывали аркадские наемники. Таких сразу видно: движения спокойные, а глаза пустые, беспощадные. Орхомен со всех сторон окружен горами, так что выбор работы там небогатый — либо лес валить, либо сторожить овец. Не всем это по нутру.

Вот и идут молодые да сильные воевать за деньги. Египет, Боспор, Бактрия… Неважно, в какой земле тебя закопают — все равно каждый окажется в лодке Харона.

От сыров из Сиракуз исходил такой аппетитный дух, что в животе у Геродота заурчало. Пришлось купить полголовки сыра и лепешку. Набрав воды в нимфее, галикарнасцы пообедали.

Выход с площади находился за торговыми рядами афинских купцов. Паниасид с Геродотом пробирались между амфорами с гимметским медом, тугими мешками беотийского зерна и корзинами маслин из Аттики.

В Пирее сильней, чем в Галикарнасе, ощущалась разница между богатством и бедностью.

Трапезиты под полосатыми тентами бренчали монетами, надрывали горло, обещая любой заем под проценты. Хоть одну драхму — но за полтора обола в день.

Портовые спекулянты измеряли прелести жизни в серебре или золоте. Медь доставалась другим. Дешевые порнаи в оранжевых париках оголяли грудь у дверей харчевни. Перед алтарем Асклепия по земле ползали калеки с миской в зубах. Убогие выставляли напоказ гнойные раны на ступенях портика Зевса Геркея.

Карманники рыскали взглядом по сторонам в поисках заморских ротозеев. Продавцы поддельного золота покупали друг у друга браслеты, нарочито громко расхваливая товар. Нищие хватали прохожих за руки, выпучивая похмельные глаза. Каждому босяку в порту находилось дело, чтобы зашибить монету, если хватит наглости.

Верфи и арсеналы галикарнасцам осмотреть не удалось, потому что все дороги к ним тщательно охранялись токсотами. Скифы требовали подорожную от гильдии триерархов или распоряжение Буле. Зевак разворачивали.

Тогда галикарнасцы решили послушать уличного оратора, призывавшего афинских граждан на Пникс, где завтра состоится Народное собрание. Потом махнули рукой — так из Пирея никогда не выбраться.

До храма Зевса Сотера и Афины Сотеры они дошли вместе с навклером, который внес в казну святилища драхму за корабль. Паниасид добавил два обола в благодарность богам за благополучное прибытие в пункт назначения.

Затем галикарнасцы направились по улице Процессий в сторону Афин. По совету навклера решили идти через Киредеи, так как эта дорога меньше загружена, чем дорога на Койле. Можно и пешком — тут недалеко, около парасанга[38].

Навстречу путникам медленно катилась запряженная мулами повозка с якорем.

— Куда везут? — Казалось, Геродоту до всего есть дело.

— В док, — ответил Паниасид. — Погрузят на триеру.

— Только один?

— Второй, наверное, уже погрузили. Должно быть два.

— Он деревянный?

Паниасид присмотрелся к якорю.

— Веретено и лапы деревянные, а шток свинцовый. — Потом покосился на племянника. — Кто двурогий якорь придумал, знаешь?

Геродот отрицательно мотнул головой:

— Кто?

— Анахарсис — мудрец из Скифии. Говорят, он также изобрел гончарный круг и кузнечные мехи. Больше ста лет назад этот скиф приплыл в Афины. Дружил с самим Солоном. Потом вернулся домой, но лучше бы он этого не делал.

— Почему?

— Родной брат, который в то время был у скифов царем, застал его за камланием в честь фригийской Матери богов и убил из лука.

— А что тут такого? — удивился Геродот. — В Карии Кибеле тоже поклоняются. Даже галикарнасские эллины ее почитают.

— В Скифии свой пантеон, — объяснил Паниасид. — Степные боги похожи на наших, хотя называются по-другому: Афродита Урания — Аргимпасой, Гестия — Табити, Зевс — Папаем, Гея — Апи, Посейдон — Тагимасадом, а Аполлон — Гойтосиром… Но храмов в степи нет, потому что скифы все время кочуют. Только Куру они строят холмы из хвороста и земли, а на верхушке втыкают меч. — Посмотрев на племянника, Паниасид уточнил: — Кур — это наш Арес.

Впереди показалась вереница подвод. Выгрузив гравий недалеко от дороги, возницы вместе с землекопами начали заваливать небольшое болото. Землемеры натягивали веревку по вехам.

Подъехал отряд всадников. Судя по тому, что с прибытием гостей работы прекратились, на стройку нагрянула инспекция. Спешившись, магистраты вступили в разговор с землемерами.

— Стену строят от Пирея к Афинам, — со знанием дела заметил Паниасид. — Кимон распорядился.

— Он кто? — спросил Геродот.

— Один из десяти стратегов. Только главный в городе, потому что еще и лидер партии аристократов в Народном собрании. — Паниасид показал на пирамиды кирпичей вдоль дороги. — Вот и материал для фундамента стены. Протянут до самого холма Нимф. Вроде бы хотят еще одну строить от Фалерской бухты до холма Мусейон.

Вскоре показались Пирейские ворота. Над аркой парил бронзовый Гермес в петасе и с жезлом-керикионом в руке. Сурового вида токсот внимательно осматривал всех, кто входил или въезжал в город.

Устало опустившись на ступени храма Зевса Геркея, галикарнасцы вытянули ноги. Солнце уже заходило, но духота в пыльном городе лишь усилилась. Геродот поскучнел — сказывалась долгая дорога.

— Есть хочу, — признался он.

Паниасид тяжко вздохнул. Поток повозок и пешеходов иссяк. Горожане разошлись по домам. Уличные торговцы, продав товар, осели в харчевнях. Не у кого даже спросить, где находится ближайший пандокеон.

Он и сам проголодался, хотя для солдата — пусть даже бывшего — это не беда. Бывало и похуже. Но любимый племянник… Что же делать?

Оставалось только похлопать Геродота по плечу: "Не вешай нос. Что-нибудь придумаем".

Когда от фронтона протянулись тени, галикарнасец подошел к