Шрифт:
Закладка:
Потом так и шел за Никандром до самого храма с зажатым в кулаке пропуском. Периэгет нёс под мышкой свернутую в рулон циновку. Довольный жертвоприношением Аполлон явил свою волю, разогнав облака. В небе над храмом метались белобрюхие стрижи.
Подъем по лестнице показался галикарнасцу почти мгновенным. Он не замечал ни медных чудовищ, ни танцующих бронзовых кор, которые украшали пандус.
Аполлон внимательно смотрел на Геродота из рвущейся с фронтона квадриги. Богиня Ника, расправив крылья, летела навстречу входящим в святилище паломникам. Музы смущенно теребили края хитонов, а разъяренный лев вгрызался в шею оленя.
По галерее гулял ветер. У входа в храмовую прихожую-пронаос один из охранявших ее гоплитов попросил гостей предъявить тессеру. Никандр повел Геродота в темную прохладу храма.
На тусклом серебре огромной чаши Креза играли отблески тимиатериев. Словно огненные глаза стража ветров, крылатого змея Тритопатора, смотрели на Геродота три золотые звезды с бронзовой мачты — дар пристыженных богом эгинцев.
Каменные плиты дарили гостю изречения мудрецов. Геродот смешно поднимал колени, стараясь не наступать на письмена. А вот и знаменитые надписи Хилона на плитах облицовки.
"Тебе разрешено войти в наос", — шепнул галикарнасцу Никандр.
Колонны зала казались стволами эвкалиптов. Сходство с рощей дополнял аромат курильниц — тонкий, эфирный. В свете неугасимого очага Геродот разглядел алтарь Посейдона, фигуры Мойр, статуи небожителей.
На стенах наоса было развешано дорогое оружие, стеллажи ломились от золотой и серебряной утвари. Красные атлеты на керамических сосудах сходились врукопашную, исполняли праздничный танец или приносили дары богам.
Никандр вполголоса рассказывал Геродоту о сокровищах храма:
— Вон тот кратер из серебра на железной подставке — дар лидийского царя Алиатта. Золотая скульптура выпекающей хлеб женщины — подарок его сына Креза. Расписные вазы — от коринфян…
— А где находится золотая статуя Аполлона? — спросил Геродот.
— В священном адитоне, но тебе туда нельзя. Ты все увидишь из наоса через арку.
Когда в недрах храма послышалось торжественное пение, Никандр расстелил циновку. Объяснив галикарнасцу, что спрашивать пифию и выслушивать прорицание нужно стоя на коленях, он оставил его в одиночестве.
Геродот положил принесенную связку оливковых ветвей перед аркой. Из любопытства он осмелился посмотреть в темную глубину адитона, но, кроме неясного силуэта треножника, не разглядел ничего. Зато услышал тихое журчание источника Кассотиды.
Внезапно заиграла музыка в исполнении авлоса и кифары. Пение усилилось, обретя силу, торжественность. У Геродота перехватило горло от волнения.
Из адитона послышался вкрадчивый женский голос: "Задай свой вопрос".
Геродот заметил, что оливковые ветки пропали. Кто и когда их забрал, было неизвестно.
Тогда он возбужденно заговорил:
— Лавроносный Аполлон, ради священных ветвей, которые я принес тебе в дар, изреки прорицание о моем предназначении в жизни. Ведь я только ее начинаю, и мне никак не обойтись без твоего мудрого совета…
Сквозь арку Геродот разглядел движение. Вспыхнуло и заплясало на сквозняке пламя тимиатерия. Фигуры в длинных хитонах медленно шли друг за другом. Рядом цепочкой плыли тени.
Казалось, жрицы парят над плитами. Галикарнасец оторопел, полностью захваченный торжественным величием происходящего. Застыв на коленях, он в волнении мял пальцами край хламиды.
Вот жрицы одновременно наклонились к полу. Послышался скрип, словно открывалась дверь склепа или крышка погреба. Одна из фигур уселась на тронос в виде треножника. Геродот понял, что это и есть знаменитая Аристоника.
Пифия выпила из поднесенной другой жрицей чаши. Затем стала зубами отрывать листья от ветки лавра. Пожевав, сплюнула кашицу в платок, который уронила на пол.
Жрицы закружились вокруг троноса в ритуальном танце. От кадильниц, которыми они плавно размахивали перед собой, доносился запах жженого лавра и ячменя. По адитону плыла напевная мелодия.
Движения пифии вдруг стали резкими и хаотичными. Казалось, она больше не отвечает за свои действия. Теперь в воздухе отчетливо чувствовался смрад Пифона.
Жрицы опустились на пол. Пока Аристоника выкрикивала бессвязные фразы, они покорно сидели вокруг троноса. Но когда пифия замолчала и стала раскачиваться, две из них встали у нее за спиной.
Наконец пифия безвольно откинулась назад, на руки подхвативших ее спутниц. Остальные жрицы тоже поднялись. Процессия так же медленно удалилась.
Геродот не помнил, как его выводили из храма. Он очнулся в пандокеоне на своей кровати. Паниасид обтирал племяннику лицо влажной тряпкой.
— Ретра… — встрепенулся Геродот. — Что изрекла пифия?
— Все в порядке, сейчас узнаешь. — Дядя ободряюще улыбнулся. — Акерат передал мне толкование жрецов. Пришлось потратиться на подарочную упаковку, да и ладно. — Паниасид махнул рукой. — Такое исключительное событие происходит раз в жизни.
Он протянул племяннику футляр из колхидского самшита.
Сняв крышку, Геродот достал свернутый в трубочку кусок выделанной кожи.
2
Вечером галикарнасцы встречали гостей.
На обеде присутствовали Кобон и Акерат. Все вместе расположились на клисмосах вокруг деревянного стола. Паниасид заказал обслуживание не в общем зале пандокеона, а в жилой комнате, чтобы никто не мешал разговору.
Кобон брезгливо, но так, чтобы это не бросалось в глаза, поглядывал на убогую обстановку клетушки. Ему не понравилось, что снимать сандалии пришлось самому, хотя он никого не упрекал — знал, куда идет.
Ступни в тазу агораном тоже обмыл без посторонней помощи, зато с явным удовольствием. Духи для ног у него были свои. Оставалось надеяться, что ни блох, ни вшей он здесь не подцепит.
Акерат держался непринужденно. За многие годы служения пифии профет насмотрелся пандокеонов. Ему было все равно, накормят его мясом или просто ячменным хлебом с маринованными оливками. Тем более что трудно ожидать роскоши от представителей обедневшего рода.
Хотя как умный человек жрец прекрасно понимал: паломник, стесненный в средствах сегодня, может оказать храму неоценимую услугу завтра. Поэтому он ждал от обеда не изысканного угощения, но интересной и полезной для ума беседы.
За стол сели сразу.
А чего тянуть, если в комнате нет ни ваз, ни дорогой мебели — гостю и похвалить-то нечего. Паниасид попросил заменить грубые хои на более изящные канфары.
В качестве закуски съели паштет из протертого сыра, смешанного с медом и чесноком. После горохового супа с клецками ойкет подал жареную рыбу, нарезанную кусками и обильно политую чесночным соусом. От натертой редьки исходил острый аромат.
Паниасид сначала хотел заказать копченых колбасок, но потом засомневался, потому что в них запросто могло оказаться собачье или ослиное мясо. Зато куски соленого тунца — вариант беспроигрышный.
Разумеется, не обошлось без плошек с оливковым маслом и уксусом. Маринованные оливки, зелень, а также ячменные лепешки прилагались к супу.
Геродот, которому не