За день арулу заполнили подношениями. Раздвинув букеты цветов, Паниасид пошарил на полке. Монеты не трогал — все-таки совесть надо иметь. А вот и то, что надо: кусок пирога, завернутый в ветошь. Даже не черствый.

Он успел отойти от стены всего на пару шагов, когда раздался окрик:

— Эй! А ну, положи на место!

Паниасид обернулся. С верхней ступени святилища на него хмуро смотрел человек со связкой ключей в руке. Галикарнасец не знал, что делать. Горячей волной накатил стыд.

Афинянин истолковал замешательство вора по-своему. Над площадью понеслась брань: Паниасида обзывали чернильным мешком каракатицы, овечьим курдюком, свиной отрыжкой… Понаехали тут!

Галикарнасец не выдержал. Жреца бы он пальцем не тронул, но этот… Лицо грубое, некрасивое, хитон из некрашеной шерсти весь в пятнах, волосы короткие. На голове — ни венка, ни повязки. Да и щуплый, куда такому доходяге олицетворять самого громовержца. Точно не жрец! Сейчас он врежет гиеродулу, чтобы знал, как оскорблять свободнорожденного эллина.

По решительному виду вора раб понял, что сам нарвался на неприятности.

Он беспомощно озирался, а когда увидел у ворот скифского лучника с красной плеткой, замахал руками:

— Сюда! Сюда! Святотатство!

На крик из караульного помещения выскочил еще один скиф. Токсоты обступили галикарнасцев. Паниасид продолжал держать пирог в руке. Гиеродул надрывался, чувствуя свою безнаказанность. Бледный Геродот встал рядом с дядей.

Обстановка накалялась. Паниасид сбросил руку токсота со своего плеча. Он даже не пытался оправдываться. Другой скиф начал разматывать кольца аркана.

Внезапно раздался стук копыт. На площади показались всадники. Решительно подъехали на шум. Геродот узнал в них инспекторов на болоте.

Один из них властно спросил:

— В чем дело?

Выслушав объяснения гиеродула, посмотрел на виновника.

— Это правда?

Паниасид понуро кивнул — что тут скажешь.

— Откуда вы?

— Из Галикарнаса…

Магистрат повернулся к токсотам, веско бросил:

— Ведите его в тюрьму.

Паниасид схватился за котомку. Другую руку вскинул вверх — подождите. Протянул племяннику футляр с папирусом.

— Передай Кимону.

Услышав просьбу, магистрат удивленно спросил:

— Кимону? От кого?

Паниасид заколебался — можно ли доверяться незнакомцу. Но всадник держался с достоинством, а токсоты явно признали в нем должностное лицо высокого ранга.

Он решился:

— От агоранома Коринфа.

Инспектора удивленно переговаривались. Письмо стратегу Афин передает какой-то метек, притом совершивший преступление. А доставить должен другой метек. Кто они вообще такие — еще надо разобраться.

Магистрат кивнул на Геродота:

— Он тебе кто?

— Племянник.

— Не рискуй. — Голос афинянина зазвучал миролюбиво. — Твой племянник несовершеннолетний, останется один в незнакомом городе. Тут и до беды недалеко. Я Эпихар — член Совета знати. Кимона знаю, часто с ним вижусь. Завтра же письмо будет у стратега. И за племянником присмотрю. Можешь мне довериться.

Забрав футляр, он кивнул Геродоту:

— Садись за мной.

Отряд шагом выехал с площади. Сзади под конвоем токсотов уныло брел Паниасид.

5

Тюрьма-десмотирион находилась рядом с театром на одной из террас Пникса. По склону спускалась вырубленная в камне лестница. Над обрывом нависали кроны платанов.

В вертикальной скале зияли черные дыры. Сквозь щели жердяного навеса просвечивало небо. Раскрытые настежь двери впускали ветер в затхлые пещеры. Из трещины над стропилами доносился писк ласточек.

Токсоты втолкнули Паниасида под крышу. Щеколда глухо звякнула, нарушив безысходный покой тюрьмы. Фигуры на полу зашевелились. К новичку повернулись лохматые головы.

Со всех сторон послышались голоса. Один из арестантов начал клянчить у него хлеб. Другой дружелюбно предложил хлебнуть воды из тыквы. Третий спросил про игральные кости.

Когда от стены поднялась мрачная фигура, остальные заключенные отпрянули в сторону. Похожий на ожившую скалу человек присел перед новичком на корточки.

Дыхнув вонью, прошипел с варварским акцентом:

— Что есть?

Паниасид опешил. Чтобы посмотреть незнакомцу в лицо, ему пришлось поднять голову.

— Ничего.

— Плохо, — огорчился верзила. Потом ущипнул галикарнасца за плечо: — Будешь моей женой.

Паниасид даже не успел ничего подумать. Руки сами толкнули варвара в грудь.

Тот опрокинулся назад. Поднявшись, схватил галикарнасца за голень. Паниасиду показалось, что ее сжали кузнечными клещами. Он отбивался другой ногой, пока верзила тянул его к себе.

Охранники с руганью отперли дверь. На арестантов посыпались палочные удары. Досталось всем, но, чтобы скрутить варвара, потребовались усилия трех человек. Дикарь ворочался на земле, закрывая лицо ладонями и глухо рыча.

Наконец избиение закончилось. Снова звякнула щеколда. Паниасид обхватил руками голову. С разбитого лба текла кровь, из-за боли под ребрами вздохнуть полной грудью не получалось.

Арестанты со стонами разбредались по пещерам. Паниасид наугад сунулся в черную дыру. Из выгребной ямы в углу несло смрадом. У стены скорчились едва различимые силуэты.

Он улегся на прелую солому, вытянул ноги. Мысли в голове путались, накатило глухое отчаяние. Что с Геродотом? Куда его повезли? А этот мохнатый урод — чего привязался? Горбоносый… По виду не скиф, скорее всего колх.

Когда боль в боку улеглась, галикарнасец забылся тяжелым беспокойным сном. Проснулся внезапно — от удушья: кто-то зажимал ему рот. Навалившееся тело казалось каменной глыбой.

Сорвав с лица чужую руку, Паниасид резко вдохнул. Пахнуло знакомой вонью. В лицо ткнулась жесткая, как щетина, борода. Варвар тяжело хрюкал, мусоля его лицо губами. Галикарнасец замолотил кулаками. Бесполезно — с таким же успехом можно было лупить по туше дохлого дельфина.

Колх снова зажал ему рот. Паниасид шарил по земле в надежде найти камень. Но пальцы лишь скребли сухую глину. Внезапно от стены качнулась тень. В ладонь галикарнасца ткнулось что-то плоское и острое.

Он резко махнул рукой, всадив обломок кости в горло варвара. Тот захрипел, забился в судороге, затем обмяк. Паниасид почувствовал, как теплая кровь заливает ему грудь…

Утром охранники выволокли труп колха на террасу. Паниасида снова избили. Так он и лежал под навесом до полудня — обессилевший и униженный.

Арестанты время от времени давали галикарнасцу глотнуть затхлой воды. Когда перед ним поставили миску с нарубленным корнем мальвы и листьями редьки, он даже не пошевелился.

В полдень от театра к десмотириону направилась группа афинян. Галикарнасца под руки вывели на террасу, усадили под скалой.

— Узнаешь меня? — спросил Эпихар.

— Да, — еле слышно прошептал Паниасид.

— Твое письмо я утром передал Кимону. И представь себе: прочитав его, стратег сразу приказал вытащить тебя из тюрьмы и привести к нему. Даже отправил за тобой форейон. Что же ты за птица такая? — Магистрат не мог скрыть удивления.

— Где Геродот? — Казалось, собственная судьба Паниасида не волнует.

— Пока у меня. Но Кимон хочет видеть вас обоих. М-да-а…

Эпихар с