не позволяли ей высказывать свою неудовлетворенность, которая, в ее глазах, могла быть воспринята посторонними как ее собственная несостоятельность или стать основанием для увольнения с уже нежеланной, но обеспечивающей ее существование работы. Далее Чжэн возмущается по поводу отношений экономической зависимости, на которых была выстроена ее жизнь как женщины и которые вынуждали таких работающих женщин, как она, терпеть физические и психологические измывательства со стороны мужчин. Чжэн не нашла ту женскую профессию, которую ожидала увидеть. Ее надежды разрушило жестокое обращение. Она не знала, что действенно можно противопоставить грубости других людей.

Переход Чжэн из статуса полагающейся во всем на родителей дочери в статус профессионала предполагал не только работу в незнакомом окружении за пределами дома, но и толерантное отношение к злоупотреблениям со стороны клиентов, а также готовность идти на изменение собственного внешнего вида. Оба последних фактора вызывали в ней все более крепнущее чувство солидарности с женщинами, работавшими в тех же условиях, что и она. Чжэн пишет, что прежде она критически относилась к «разодетым в красные и зеленые одежды, нарумяненным и напудренным женщинам с перманентной завивкой, которые раскатывали на машинах в компании толстопузых мужчин, хватавших спутниц за талии». «Я ненавидела их» [Ibid.]. Вопреки своему предубеждению в отношении женщин, чрезмерно, по ее мнению, уделявших внимание макияжу, прическам, одежде и сомнительным связям с мужчинами, Чжэн пересмотрела свои взгляды после того, как сама она вступила на профессиональный путь и столкнулась с новыми вызовами. Пытаясь обосновать и оправдать свою внутреннюю перемену, Чжэн приводит слова матери, которая полагала, что ради зарабатывания денег для семьи можно и потерпеть, изменив при необходимости свою внешность. Однако о моральных качествах человека нельзя судить по его внешности, как автор делала ранее. Работа в качестве хостес позволила Чжэн изменить свое отношение к другим женщинам и их образу жизни, а также публично поставить под сомнение свои собственные предрассудки.

По мнению Чжэн и большинства комментаторов, основной мотивацией трудоустройства в качестве хостес были деньги. По словам современников, в 1936 г. хостес розничных опиумных точек в Харбине могли зарабатывать от 3 до 5 юаней в день, наиболее популярные из них – до 7–8 юаней [Hua 1936f: 7]. Это был значительный заработок, обеспечивавший женщинам ежемесячный доход, сравнимый с окладами банковских кассиров, учителей и младших чиновников, а возможно, даже репортеров, живописавших работу хостес. Вне всяких сомнений, критические настроения по отношению к этим женщинам были связаны и с уровнем их заработков. СМИ винили хостес в бесцельном расходовании средств, в особенности на одежду и украшения. Их также порицали в Маньчжоу-го за трату денег на опиум, азартные игры и отношения с мужчинами, которые предполагали бронирование гостиничных номеров. Поразительно, насколько эти критические замечания состыкуются с осуждением «современных женщин» в Китайской республике того времени[193]. «Шэнцзин шибао» регулярно публиковала статьи с осуждением хостес за расточительство и даже, судя по негативному тону сообщений, за использование ими своих доходов для обеспечения своей собственной наркозависимости или наркозависимости своих родственников и любовников. Отмечалось, что, помимо регулярных визитов этих женщин со своими спутниками в гостиницы и рестораны Харбина, по меньшей мере половина из них проживала в гостиничных апартаментах постоянно, что вносило существенный вклад в местную экономику[194]. При этом Хуа Цзянжун указывает, что, несмотря на значительные доходы хостес, один пропущенный день работы мог обернуться для них невозможностью обеспечивать свои базовые расходы на жизнь, поскольку большинство их не имели накоплений, а многие просто не контролировали свои личные финансы [Hua 1936c: 7]. На хостес постоянно сыпались упреки за их неблагопристойную, если не сказать аморальную, работу, за «ненадлежащее» расходование своих средств и за неправедно нажитые доходы. Все эти замечания свидетельствует о значительном влиянии работы хостес на экономику Маньчжоу-го вне зависимости от того, насколько благоприятно складывалась жизнь самих этих женщин.

В начале 1930-х гг. торговцы наркотиками, стимулируемые доходами, которые хостес – тогда это еще считалось легальным занятием – приносили розничным опиумным точкам, агрессивно рекламировали своих популярных сотрудниц. Современники отмечали, что на улицах часто вывешивали огромные баннеры, которые расхваливали преимущества заведений и, в частности, работающих там женщин. А посетителей заведения приветствовали плакаты со словами: «Наша розничная точка по продаже опиума искренне благодарит своих клиентов. Мы приглашаем на работу хостес, чтобы лучше вас обслужить. Приглашаем в гости всех, кто хочет сделать свой отдых незабываемым» [Hua 1936a: 7]. Хостес рекламировались в опиумных точках как возможность «провести время наилучшим образом», что говорит в пользу обвинений критиков по поводу продвижения потребления опиума за счет соблазнительных образов женщин. Так, на 2-й Северной улице в Харбине заведения вывешивали баннеры с поименными списками хостес, четко дифференцируя женщин и на все лады расхваливая их привлекательные особенности: «18 лет», «мягкого и теплого телосложения», «умеет прекрасно ладить с людьми» и «очаровательна и мила» [Ibid.]. Ссылки на молодость, телесную красоту и коммуникабельность были призваны привлекать посетителей. Некоторые хостес, особенно те, у которых было множество востребованных всеми «талантов», могли беспрепятственно менять место работы, когда им заблагорассудится. Именно к этой категории относилась Лянь Чжи, о которой мы поговорим в настоящей главе отдельно [Hua 1936d: 7]. Такая реклама соблазнительных женщин прекрасно работала на стимулирование потребления вызывающих привыкание веществ. Газеты и прочие СМИ регулярно осуждали мужчин, которые посещали опиумные точки из-за хостес, заставивших их сойти с правильного пути.

Агрессивная публичная реклама хостес и заведений, в которых они работали, приводила критиков в неистовство. Комментаторы замечали, что закон «Об опиуме» должен был ограничить рекреационное потребление опиума, а не превратить его в «лучшее из лучших времяпровождений». Волна направленных против хостес публикаций пришлась на начало 1930-х гг. Критики требовали отказаться от романтизации и идеализации дурной привычки в пользу минимизации и ликвидации рекреационного потребления опиатов. Кроме того, звучали мнения, что подобная недобросовестная реклама поощряла безнравственное поведение самих хостес и что хостес открыто бахвалятся своим богатством и популярностью. В опубликованной в 1933 г. в «Шэнцзин шибао» статье «Розничные опиумные точки отказались от хостес» говорится, что хостес вели себя, будто бы они были «государынями Фэнтяня» [Shengjing shibao 1933b: 4]. Их также обвиняли в недостатке профессионализма. Студентка Цзюнь Цзюнь пишет в материале для «Цилинь», что в 1938 г., вернувшись в Маньчжоу-го из Японии, она была поражена, увидев, что местные хостес гораздо менее профессиональны по сравнению с женщинами, работавшими в Токио [Jun 1942: 137]. Девушка заявляла, что запрет на хостес не следует оплакивать как утрату одной из женских профессий, скорее, это повод для радости, поскольку в связи с этим появляется возможность «очистить цветочные вазы