Потом он сказал, что детей ему не нужно, и я сделала аборт. Потом еще аборт. Потом лечилась, чтобы были дети. И вдруг поняла, что мне не надо детей, мне их не от кого родить. Из больницы ушла со скандалом, не долечившись.

А в доме у нас появилась некая Аля, он называл ее Аленький Цветочек. Говорил, подруга. Аля у нас полужила, вела себя раскованно. Я проверяю тетради, она бродит по комнате, включает телевизор, шарит в холодильнике. Обращение свободное. У них так принято — обнять, поцеловать, вроде как выказать дружеское расположение. Смотрю и не знаю — любовница? Слушаю, как говорят друг с другом, — ничего не пойму. Спросить у него гордость не позволяет, потом, может, и в самом деле подруга. Да я и боялась спросить.

Уж как эта Аля мне надоела. Ненавижу. С трудом сдерживаюсь. Раз пришла она без Олега и за свои штучки: сбросила туфли и улеглась на диван с книгой. Я и говорю: «Ну-ка встань, гадина, и чтобы я тебя больше не видела никогда».

На другой день Олег меня избил, пьяный очень был. Но раньше пальцем не трогал. У меня перелом ключицы, еще что-то. Увезли в больницу. Он испугался, что от врачей причины не скрыть. А врачи говорят — подавай в суд. Олег бегал каждый день. Я просила его не пускать.

Палата была большая. Все с травмами, кто где получил. Времени в больнице много, все друг другу про свои болячки рассказывают. Меня спрашивают, а я молчу, будто глухая. Подробности не хочу говорить, а в общем-то, все про меня известно.

Читать не могла. Потом Галя, она со мной в школе работала, наушники принесла, и я целыми днями радио слушала, этим жила. Слушаю — и смеюсь, и плачу. Ждала все симфоническую музыку. Меня уж там стали считать ненормальной. И верно — было что-то такое.

Потом выписалась, а идти некуда. Дело зимой — холодно. Грелась в пирожковых, ходила по городу. Забрела в церковь, постояла — вроде ни к чему мне это. Ночевала я на вокзале, а утром сходила в школу да уехала домой. Работу жалко было бросать, у меня только-только получаться стало.

Дома приняли без радости: отец строже, мать — мягче. Мать все время плакала. Один позор им со мной. Я думала, что в Ленинград уже не вернусь, но с родителями очень тяжело было жить. Те заколоченные дома на хуторе все так же пустовали. И мой дом с мансардой. Я ходила на него посмотреть.

В деревне я прожила полтора месяца и не прижилась. Перед отъездом мать сказала мне, что Славик в городе, работает в школе, не женился. Родители у него в соседней деревне, проездом он был два раза у моих. В городе я очень боялась его встретить, но не встретила. Вернулась в Ленинград, устроилась в интернат, там комнату дали.

Олега полгода не видела, а недавно столкнулась в автобусе. Он что-то говорит, а я будто и не слышу — как в телевизоре с выключенным звуком — одни губы двигаются. Только заметила, что в разговоре рот кривит. Раньше никогда не замечала. А может, он раньше и не кривил?

Такая история. Скучная.

Мы шли по широкой аллее к Никольскому собору, застывшему в голубином рокоте.

— Это не все, — сказала женщина. — Неделю назад я получила маленькую бандероль. От Славика. В бандероли узкая коробочка, в ней обычная стеариновая свеча. Плакала я очень, я все время плачу, это у меня после больницы до сих пор. Но это пустяки, пройдет. А свечка — вот она. — Женщина открыла сумочку и вытащила крохотный огарок. — Я пошлю ему. А? Как вы думаете? Я ведь еще молодая, я рожу детей. И еще я знаю, что могу быть очень счастливой, ничего во мне не умерло, не поломалось. Я про все то со временем забуду, это я тоже знаю. Может, будет у меня все-таки свой дом с мансардой…

Впереди на аллее долговязый парень собрал огромную стаю голубей, он сыпал зерно, а голуби продолжали слетаться. Потом он разом поднял их с места и отскочил на газон, а другой парень, с фотоаппаратом, приседая и изгибаясь, ловил объективом распластанных в полете птиц. Он хотел снять летящих голубей, а за ними размытые очертания собора. Мы шли прямо за фотографом, и голуби стремительно полетели на нас. Кисло запахло голубиным пометом. Я заслонила лицо руками, а молодая женщина рядом со мной засмеялась. Птицы налетали на нас, задевали крыльями волосы, плечи, и долговязый на газоне тоже стал громко хохотать.

Михаил Матренин

«Как рассказать тебе про ночь и снег…»

Стихотворение

Как рассказать тебе про ночь и снег,

про то, что капли падают на снег,

про то, что снова оттепель настала,

тяжелой влагой пропитался снег.

Как рассказать, что ночь меня найдет,

так далеко за городом найдет,

промозглый ветер в форточку ворвется;

я сплю, да ночь и спящего найдет.

И мокрые снега войдут в меня,

озябшие, бездомные поля,

и долгий, горький голос электрички,

и вся ночная спящая земля.

Тогда мне снова можно будет спать,

и все они со мною будут спать,

пойми, им нужно в ком-то поселиться,

иначе им не перезимовать.

Ирина Моисеева

СТИХИ

«Филологи и мужняя жена…»

Филологи и мужняя жена

мне говорят, что я — обнажена.

Что, голою натурою сверкая,

я похоти и льщу и потакаю.

И молодой талантливый артист

мне говорит, что у меня стриптиз.

Я верю всем и строчки помечаю,

но пошлости никак не замечаю.

Слезы ль в глазах спасительная пленка…

Что нагота для куклы и ребенка?..

«Конечно, не ямб, не хорей…»

Конечно, не ямб, не хорей,

не дактиль, не дольник…

А просто сидит соловей

и свищет, разбойник.

«Ах, нету берета…»

Ах, нету берета

кофейного цвета

и юбки бордо.

Зато в это лето,

наверное, в это,

наверно — за то —

все